На чтение: ≈ 38 мин.Чем далее уходят от нас 30-е годы XX столетия, тем все больше узнаем мы о них правды. Нужна ли она нам? Конечно, ведь без знания прошлого нельзя понять настоящее и тем более думать о будущем. На уроках литературы, истории и граждановедения предлагаю поговорить об одном из самых трагических моментов в истории нашего государства – коллективизации.
Эпиграфом к этой сложной теме можем взять строки из песни Александра Розенбаума «Декабристский сон»:
Метелью белою
Сапогами по морде нам.
Что же ты сделала со всеми нами,
Родина?!
Александр Розенбаум не только бард, это прежде всего поющий поэт. Его стихи гражданственны. Это очень важно. И даже песня, посвященная казни декабристов, как нельзя лучше подходит и к тем событиям, которые произошли через сто с лишним лет.
В начале занятия даем несколько исторических справок.
Преддверием коллективизации можно считать конец 1927 – начало 1928 года, когда произошел кризис хлебозаготовок и советское государство столкнулось с продовольственными трудностями. Именно тогда на деревню обрушилась первая насильственная волна – у крестьян в принудительном порядке изымали хлеб. И.В.Сталин и его окружение сделали разумный вывод: пока хлебом распоряжается крестьянин, ни о какой власти говорить не приходится. Власть у того, у кого хлеб. Что нужно сделать? Отобрать власть (то есть хлеб). Каким образом? Провести сплошную коллективизацию, а именно крестьян загнать в коллективные хозяйства (колхозы), прикрепить их к земле и не позволять распоряжаться произведенным продуктом. 1932 год был объявлен годом завершения коллективизации.
А теперь обратимся к книге С.Трапезникова «Борьба партии большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки». Она вышла в Госполитиздате в 1951 году. Возьмем несколько цитат отсюда.
«Этот великий перелом произошел не сразу и не стихийно, партия готовила его на протяжении многих лет. Громадной организаторской и политической работой в массах, строгой экономией на всем большевистская партия создавала политические и экономические условия, накапливала материальные ресурсы и организационный опыт, чтобы в нужный момент развернуть широким фронтом наступление социализма против капиталистических элементов города и деревни».
«Решительный перелом в области производительности труда был достигнут благодаря тому, что партия пробудила в советском народе богатырские силы, творческую инициативу и энергию и направила их на строительство социализма».
«В деревне этот великий перелом явился началом глубочайшей революции, которая затем произвела коренной социалистический переворот в способе сельскохозяйственного производства. В результате этого переворота кулачество как класс было ликвидировано (выделено мною. – А.И.) на основе сплошной коллективизации, установился новый, социалистический способ производства, новые производственные отношения в самой обширной и в самой отсталой области народного хозяйства – сельском хозяйстве».
«Кулачество в своей борьбе против коллективизации было не одиноко. Внутри страны его поддерживали разбитые, но не добитые классовые враги – бывшие помещики, торговцы, капиталисты, белые офицеры, контрреволюционное духовенство и старые буржуазные специалисты, враждебно относившиеся к Советской власти. Вдохновителями контрреволюционной борьбы кулачества явились шпионы, вредители и диверсанты из троцкистско-бухаринского лагеря. Таким образом, все злейшие враги Советской власти объединились для борьбы против политики коллективизации».
«Кулачество как класс было ликвидировано на основе сплошной коллективизации» – вот результат проводимых в деревне деяний партии. А что такое кулачество? Разве это не те самые люди, которые денно и нощно работали на поле и у которых рубахи не успевали высыхать от пота? Которые вместо одной имели две лошади или коровы? У которых вместо соломенной крыши была крытая железом? Которые хотели досыта обуть, одеть и накормить свою многодетную семью? Которые чем-то когда-то обидели нового председателя сельсовета и теперь вынуждены терпеть страшную месть от лица обиженного?
Перед нами встают миллионы униженных, низведенных до нищенского состояния, уничтоженных людей, заложников времени и судьбы.
Как же поднимается эта тема в русской литературе?
Для обсуждения можно взять следующие произведения: рассказ Пантелеймона Романова «Кулаки», книгу Олега Волкова «Погружение во тьму», повести Андрея Платонова «Котлован» и Владимира Тендрякова «Хлеб для собаки», поэму Александра Твардовского «По праву памяти» и повесть Ивана Твардовского «Страницы пережитого», романы Викентия Вересаева «Сестры», Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», Александра Зиновьева «Зияющие высоты».
«Не то что – кулаков, а и мужиков скоро не останется» (Пантелеймон Романов. «Кулаки»)
(П.Романов. «Детство». Тула, Приокское книжное издательство, 1984, «Кулаки», с.261-264)
Юмористический рассказ «Кулаки» написан Пантелеймоном Романовым в 1924 году. Но, увы, смешного в нем слишком мало. Вспомним великого Лермонтова: «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно». Писателю удалось подметить самое главное в тех процессах, которые происходили в тридцатые годы в деревне.
А мужики здесь с утра до вечера сидели на бревнах, ничего не делая, и томились от безделья. Приехавший из Москвы столяр укоряет их. Но вскоре ему объясняют: «Да борьбу эту выдумали насчет кулаков. А тут на местах на этих так хватили здорово, что не то что – кулаков, а и мужиков скоро не останется».
Оказывается, в деревню постоянно приезжают уполномоченные из волости и сравнивают, кто из мужиков лучше живет.
Деревенские жители боялись, например, починить крыши домов, разводить пчел, жечь кирпич на продажу, заниматься разведением скота. Даже хороший урожай вызывает панику: «Бывало, в поле выйдешь – урожай. Слава тебе, господи!.. А намедни я поглядел – рожь хорошая. …думаю, – вот подведет. Такая выперла, что прямо хоть скотину на нее запускай, от греха».
Мужики рассказывают столяру, как действуют уполномоченные. Они спрашивают, кто в деревне кулак. Когда таких не оказывается, следующий вопрос звучит так: «А кто самый богатый?» Если и таких нет, тогда: «А кто лучше других живет?» Если такие люди обнаруживаются, их и считают кулаками.
Таким образом показывает Пантелеймон Романов излишнее рвение волостного начальства по поводу борьбы с кулачеством в деревне.
А теперь бросим взоры на сегодняшний день.
Спросим у ребят: почему в России такое ничтожное количество малых предприятий? Почему слишком медленно развивается малый бизнес? Фермерство? Не происходит ли и сегодня борьба – только не с кулаками, а с предпринимателями? Кто такие кулаки? Кто такие предприниматели? Есть ли у них сходство?
Конечно, есть. Так называемые кулаки своим трудом хотели достичь благополучия, материального достатка. Предприниматели тоже имеют потребность жить лучше. Но что и кто им мешает?
Ребята называют большие налоги, выискивание различного рода нарушений в работе малых предприятий и т.д.
В рассказе один худощавый мужик говорит: «И что, братец ты мой, что значит, судьба окаянная: прежде сидели, ничего не делали, потому кругом все чужое было. Теперь все кругом наше, а делать опять ничего нельзя».
Спрашиваем, как сегодня звучат эти слова. И самое главное, просим школьников попытаться найти выход из создавшегося положения. Что учащиеся могут предложить, чтобы прекратить «борьбу» с предпринимательством?
«Уперлось кулачье, жизни своей не жалеет» (Василий Гроссман. «Жизнь и судьба»)
(В.Гроссман. «Жизнь и судьба». Москва, «Книжная палата», 1988, с.521-528).
Страшную картину поведал нам Василий Гроссман в эпопее «Жизнь и судьба». Напечатан роман в России лишь в 1988 году, хотя работа над произведением была завершена в 1960-м. В 51-й главе второй части романа мы найдем страницы, рассказывающие о раскулачивании.
Водитель Семенов по роковому стечению обстоятельств оказывается в деревне, расположенной недалеко от станции хутор Михайловский. Именно здесь живет старая Христя Чуняк, пережившая страшный тридцатый год, когда на Украине хлеб до последнего зерна конфисковали. Люди ели крапиву, землю…
«Тихий протяжный стон стоял над селом, живые скелетики, дети, ползали по полу, чуть слышно скулили; мужики с налитыми водой ногами бродили по дворам, обессиленные голодной одышкой. Женщины выискивали варево для еды – все было съедено, сварено – крапива, желуди, липовый лист, валявшиеся за хатами копыта, кости, рога, невыделанные овчинные шкуры…»
И в это же время ребята, приехавшие из города, искали по дворам «кулацкое» зерно, ходя мимо мертвых и полумертвых людей. Даже над умершим человеком они могли произнести: «Уперлось кулачье, жизни своей не жалеет».
Василий Гроссман пишет: «Государство способно построить плотину, отделяющую пшеницу, рожь от тех, кто сеял ее, и тем вызвать страшный мор, подобный мору, убившему сотни тысяч ленинградцев в пору гитлеровской блокады, убившему миллионы военнопленных в гитлеровских лагерных вагонах.
Пища! Еда! Кушанье! Шамовка! Заправка и подзаправка! Едушка и жратва! Хлебово! Жарево! Питание! Жирный, мясной, диетический, скудный стол. Стол богатый и щедрый, изысканный, простой, деревенский! Яства. Корм. Корм…
Картофельные очистки, собаки, лягушатина, улитки, гнилые капустные листья, лежалая свекла, дохлая конина, кошачье мясо, мясо ворон и галок, сырое горелое зерно, кожа поясных ремней, халява сапог, клей, земля, пропитавшаяся жирными помоями, вылитыми из офицерской кухни, – все это корм. Это то, что просачивается через плотину».
Задаем вопросы.
Почему ребята так себя вели? Почему они считали, что крестьяне сами повинны в своей смерти? Именно они якобы спрятали зерно? Как бы школьники поступили, окажись они на месте этих молодых людей? Можно ли верить и честно исполнять приказы, если реально мы видим совершенно обратное тому, что было сказано? Представим, какова дальнейшая судьба тех, кто принимал участие в раскулачивании.
После того как мы выслушаем мнения учащихся, переходим к роману Викентия Вересаева «Сестры». Здесь мы найдем ответ на последний из поставленных вопросов.
«Дяденька! Отдай валенки!» (Викентий Вересаев. «Сестры»)
(В.Вересаев. «В тупике. Сестры». Москва, «Книжная палата», 1990, с.34-369).
Над романом писатель работал с 1928 по 1931 годы. В 1933 году книга вышла в Гослитиздате и тут же была изъята из продажи. С тех пор до 1990 года не переиздавалась.
На собрании один из крестьян объясняет, почему не хочет идти в колхоз:
– Да у вас еще, небось, восемь часов работа? По декретам? А коли пашня моя, я об декретах не думаю, я за ней с темна до темна работаю, за землею своею смотрю, как за глазом! Потому она у меня колосом играет!.. А стану я у вас в колхозе так работать? Я буду стараться, а рядом другой зевать будет… Как я его заставлю? А что наработаем, на всех делить будете. Нет, гражданин, не пойду к вам. Я люблю работать, не люблю сложа руки сидеть. Потому у меня и много всего.
Когда крестьянину говорят, что много у него всего оттого, что он кулак, тот возражает:
– Нет, я не кулак, я труждающий! Чужой труд никогда не имел! Что есть, все руками вот этими добыл, – я да два сына. Никогда не имел никаких работников…
Один из героев произведения, комсомолец Юрка, участвует в раскулачивании. Он верит, что совершает благое дело. Даже с пятилетнего малыша комсомольцы снимают валенки, считая, что те пригодятся в детдоме бедняцким детям.
Когда груженные «кулацким» добром сани уже выехали со двора, Юрка вдруг увидел, что «рядом с санями, босиком по талому снегу, бежал голубоглазый мальчишка.
– Дяденька! Отдай валенки!
Юрка отвернулся, закусил губу и хлестнул вожжою лошадь. Мальчик не отставал. Вязнул ногами в талом снеге, останавливался в раздумье и опять бежал следом, и повторял, плача:
– Дяденька! Отдай валенки!»
Юрку стала мучить бессонница. Перед глазами все время возникал мальчик, бегущий за санями. Комсомолец заканчивает жизнь самоубийством.
За что поплатился Юрка? Можно ли сказать, что чувство раскаяния у героя наступило благодаря поступку мальчика? О чем заставляет задуматься судьба комсомольца? Верно ли поступил Юрка, покончив жизнь самоубийством?
В повести Андрея Платонова «Котлован» также дана сцена раскулачивания.
«- Эй, паразиты, прощай!..» (Андрей Платонов. «Котлован»)
(А.Платонов. «Ювенильное море». Москва, «Современник», 1988, с.160-165).
Помощь в ликвидации кулачества здесь оказывает медведь-молотобоец. Он ходит вместе с Чиклиным, одним из героев повести, по дворам и ревет враждебным голосом, если чувствует кулаков. В одном из домов медведь сгоняет с горшка ребенка, а сам садится, «не зная, что это такое». Ну чем не сцена с валенками из романа В.Вересаева «Сестры»!
«Мальчик стоял в одной рубашке и, соображая, глядел на сидящего медведя.
– Дядь, отдай какашку! – попросил он, но молотобоец тихо зарычал на него…»
Один из крестьян, выброшенный из своего дома, сказал:
– Ликвидировали?! Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек!
Всех кулаков решено было посадить на плот и отправить по течению в море.
«Кулачество глядело с плота в одну сторону – на Жачева; люди хотели навсегда заметить свою родину и последнего, счастливого человека на ней.
Вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник, и Жачев начал терять видимость классового врага.
– Эй, паразиты, прощай! – закричал Жачев по реке.
– Про-щай-ай! – отозвались уплывающие в море кулаки».
В пьесе Андрея Платонова «14 Красных избушек, или «Герой нашего времени»» (Саратов, журнал «Волга», № 1, 1988, с.38-70) действие происходит в 1932 году. На это указывает автор. Здесь мы встречаемся со многими интересными героями. Вот, например, председатель колхоза «14 Красных избушек» Суенита, которой 19-20 лет. Она говорит: «Классовый враг у нас вне закона по конституции. Его можно убивать».
Нам интересен в пьесе разговор между ученым всемирного значения, председателем Комиссии Лиги Наций по разрешению мировой экономической и прочей загадки Эдвардом – Иоганном – Луи – Хозом и колхозным сторожем Берданщиком.
Вот где предстает человек в полном обличье, переставая понимать, кем же он является: поддерживающим Советскую власть, попутчиком или врагом.
Берданщик. А я – правда, нет ли? Классовый враг?
Хоз. Так зачем же ты ходишь здесь? Ступай в район и скажи, чтоб тебя арестовали. Пора бы уже сознанию научиться.
Берданщик. Ходил уж. Дважды просился под арест. Не берут никак – признаков нету, говорят, нищий человек. Краюшку хлеба на обратную дорогу выписывают по карточке и пускают ко двору.
«Начали крестьян загонять в дармохозы» (Александр Зиновьев. «Зияющие высоты»)
Книга «Зияющие высоты» напечатана на Западе в 1976 году. В наказание за это писатель и ученый был уволен с работы, лишен ученых степеней и званий. Через два года его лишили гражданства. К нам произведение пришло в 1990 году.
В четвертой части романа Александра Зиновьева, которая называется «Легенда о Крикуне», мы также встречаемся с изображением тяжелого периода истории. «На каникулы Крикун поехал в деревню. В это время как раз начали крестьян загонять в дармхозы».
Спросим у школьников: можно ли считать колхоз дармхозом? Как они понимают это слово? Дармовое и коллективное – одно и то же?
«Загонять, разумеется, добровольно».
А добровольно загоняют?
«Уполномоченный произнес речь, в которой обрисовал земной рай ближайшего будущего деревни».
Что же, по мнению учащихся, мог сказать уполномоченный слушателям?
«Записались все, кто не успел сбежать».
Почему они это сделали? По всей видимости, от безысходности. Другого выхода просто не было.
«Ну как, мужики, спросил полупьяный уполномоченный, не жалко расставаться со старорежимной жизнью? Говорите откровенно – не бойтесь».
Можно ли верить уполномоченному? Как поставлен вопрос? Что значит «старорежимная жизнь»?
«Мужиков в деревне почти не осталось, но уполномоченный и баб из уважения называл мужиками».
Куда делись мужики? Исходя из какого уважения уполномоченный женщин называл «мужиками»? Не значит ли это, что представители слабого пола будут выполнять теперь все тяжелые работы наравне с мужчинами? Нуждаются ли они в таком уважении? Разве это равенство?
«Себя-то не жалко, сказал Отец. Все одно погибать. Скотину вот жалко. Ни за что пропадет».
Какие общие взгляды, характерные для всего крестьянства, выражает здесь Отец Крикуна? В чем он прав? В чем нет?
«И Отца забрали. Его тут же увели с собрания за… агитацию. И никто за него не заступился».
Какой противозаконный поступок совершает Отец Крикуна? За что он арестован? Можно ли подвергать человека наказанию за высказывание личного мнения?
Согласны ли школьники с теми мудрыми выводами, которые делает Крикун после ареста Отца? Над чем иронизирует Александр Зиновьев?
«И Крикун понял азбучные истины бытия. Если начальство думает, что делает тебе добро, оно на самом деле делает тебе добро. Начальство не делает зла. И если оно милостиво разрешает тебе быть чуточку против, именно в этот момент оно больше всего хочет, чтобы ты был за. Самый ненавистный враг для начальства тот, кто осмелится воспользоваться свободой, дарованной ему самим начальством. Если начальство разрешает то, что оно не хочет разрешать, то это есть самая сильная форма запрета. И Крикун после этого никогда не верил в официальные разрешения».
Прав ли Крикун? Действительно ли нельзя верить в официальные разрешения? Когда это может произойти?
«И еще Крикун понял, что человек всегда остается один, если вздумает стать человеком. Его уже не защитит никто. Он должен тогда надеяться только на самого себя. Или ни на кого».
Согласны ли вы, спросим у учащихся, с мнением Крикуна? Какие уроки извлекли для себя, познакомившись с историей Крикуна и его Отца?
«Моя совесть продолжала воспаляться» (Владимир Тендряков. «Хлеб для собаки»)
Повесть «Хлеб для собаки» Владимир Тендряков включил в цикл «Классовые гримасы, или Картинки истории», который при жизни писатель так и не увидел изданным. Написана она была в 1970 году, напечатана в 1995-м.
Володя Тенков, главный герой произведения, от чьего имени ведется повествование, был сыном ответственного служащего. Он жил в пролетарской стране и знал, как стыдно быть сытым. Но что поделать, сытым он действительно был, ведь отец получал ответственный паек. В их северном городке, на вокзале, в березовом скверике, обитали так называемые куркули. Это были раскулаченные крестьяне из-под Тулы, Воронежа, Курска, Орла, со всей Украины. Они «выпали» из числа людей, и никого уже не интересовало, что они нигде не работают и ничего не едят. Их просто обрекли на голодную смерть. Ребятишкам, а в их числе был и Володя Тенков, интересно было наблюдать за «куркулями», потерявшими человеческий вид.
Одни из «куркулей» походили на скелеты, другие были раздуты. На людей походили только те, кто успел уже умереть. Страшную картину рисует Владимир Тендряков. Люди, чье преступление состояло лишь в том, что их посчитали вдруг кулаками, обречены на тяжкую голодную смерть. За что им выпала такая доля? Один из них, такой же приговоренный к смерти, пытается заговорить с первым районным секретарем партии Дыбаковым:
– Перед смертью скажи… за что… за что меня?.. Неужель всерьез за то, что две лошади имел?.. Отыми лошадей, начальник, и остановись. Зачем же еще и живота лишать?
Дыбенко отвечает:
– А ты простишь нам, если мы отымем? Ты за спиной нож на нас точить не станешь? Честно!.. Как бы ты с нами поступил, если б чувствовал – мы на тебя нож острый готовим?.. Молчишь?.. Сказать нечего?.. Тогда до свидания.
Володя, ребенок с обостренной совестью, не может есть спокойно, вспоминая тех голодных людей, что умирали в привокзальном сквере. Он начинает тайком выносить им еду. Однажды отец становится свидетелем такого поступка мальчика. Он не ругал сына, не укорял, лишь сказал:
– А хватит ли у нас хлеба накормить всех? У страны не хватает на всех-то. Чайной ложкой море не вычерпаешь, сынок.
Обреченные «куркули», надеясь на доброту мальчика, по утрам стали собираться у его дома и просить еду.
Ребенок не смог выдержать причитаний этих людей: «Из меня рыдающим галопом вырвался чужой, дикий голос:
– Ухо-ди-те! Уходи-те!! Сволочи! Гады! Кровопийцы!! Уходите!»
Больше никто не собирался у калитки дома, где жил Володя Тенков. «Наверное, моя истерика была воспринята доходягами как полное излечение от мальчишеской жалости». Но это не было «излечение». В душе мальчик сочувствовал этим несчастным людям. И тут пришло спасение: каждый день Володя стал кормить чужую собаку, но «не облезшего от голода пса кормил я кусками хлеба, а свою совесть».
Герой размышляет: «Не скажу, чтоб моей совести так уж нравилась эта подозрительная пища. Моя совесть продолжала воспаляться, но не столь сильно, не опасно для жизни».
А завершается повесть сообщением о том, что застрелился начальник станции, которому полагалось по долгу службы ходить возле того злополучного скверика. «Он не догадался найти для себя несчастную собачонку, чтоб кормить каждый день, отрывая хлеб от себя».
Страшное время, убивающее ни в чем не повинных людей.
Мы переходим к документальному свидетельству писателя, который около тридцати лет пробыл в заключении. Это Олег Васильевич Волков.
«Их выкорчевывали из родных гнезд, предварительно ограбив» (Олег Волков. «Погружение во тьму»).
Книга «Погружение во тьму» была написана человеком, который подвергся незаконным преследованиям и «почти через тридцать лет! – вернулся из заключения». В шестой главе «На перепутье» Олег Волков вспоминает о своей ссыльной жизни в Архангельске. Именно туда прибывали все новые и новые караваны барж и бесконечные составы товарных вагонов: «Это по воде и по суше, из деревень всех российских губерний свозили крестьянские семьи. Выгружали их на пристанях, в железнодорожных тупиках… И оставляли под открытым небом… то были толпы не только грязных, завшивевших и изнуренных, но и голодных, люто голодных людей».
Что же они делали?
«Понуро сидели на бревнах и камнях, усеявших берег, не шевелясь часами, уставившись куда-то в землю, не способные сопротивляться, противопоставить злой судьбе что-либо, кроме покорного своего долготерпения…»
Какой вывод делает писатель?
«Этим же мужикам не от кого и неоткуда ждать помощи и сочувствия. Их выкорчевывали из родных гнезд, предварительно ограбив. Теплую одежду и обувь оставляли редко. Они лишены дома, родной стороны, корней – и это навсегда».
Вот таким показывает Олег Волков основной фон, на котором отложились его воспоминания о жизни в городе:
«Наводнившие Архангельск толпы бездомных, голодных и больных крестьян, загнанных сюда не мором и не вражеским нашествием, не стихийным бедствием, а своей «кровной» рабоче-крестьянской властью».
Еще одно документальное свидетельство принадлежит Ивану Трифоновичу Твардовскому.
«Всех нас погрузили в товарные вагоны» (Иван Твардовский. «Страницы пережитого»)
Семья Твардовских, подарившая миру прекрасного поэта, тоже подверглась наказанию. Сначала их хозяйство было обложено огромным налогом, выплачивать который не имело смысла: не справиться. Затем старший сын Константин был осужден на один год тюрьмы за невыполнение обязательств по налогу. А еще через некоторое время семью Твардовских с их нехитрым скарбом погрузили на подводу и отправили из села Загорья в Ельню. Миновала страшная участь лишь Александра Твардовского, к тому времени уже жившего отдельно в Смоленске и обратившего на себя внимание своим поэтическим творчеством. Даже Константина привезли из смоленской тюрьмы, чтобы он вместе с семьей отправился на поселение. Страшно читать, как везли людей, словно ужасных преступников, в товарных вагонах, около семи суток, всех, вместе со стариками и детьми, в каждом вагоне – около пятидесяти человек. За все семь суток пути кормили их только два раза, приносили в ведрах суп и кашу. Они даже не знали, куда их везут. Семья Твардовских оказалась, как и многие другие, в глухой тайге, на лесозаготовительных работах. «Громадные штабеля бревен по берегам реки нужно было сбрасывать во вскрывшуюся ото льда реку. Делалось это вручную. Перекатывали каждое бревно по проложенным покатам-слегам, для чего ставили по два-три человека на каждом штабеле. Верхние ряды сравнительно легко поддавались усилиям рук, а те, что были в нижних рядах и тем более не на ровном месте или при некотором подъеме, давались намного труднее, а для женщин были совсем непосильными». Жить приходилось в холодных бараках, мучил голод.
Иван Твардовский скажет о том страшном времени: «Нынешнее поколение, может быть, с трудом поверит в правдивость моего рассказа. Но мы были похожи как раз на тех, которым уже терять нечего и нечего ждать. Мы были голодны, одиноки, утомлены самой жизнью и желали только одного – хотя бы оказаться в тепле, уснуть, забыться, даже умереть, исчезнуть, лишь бы освободиться от безнадежности».
Семье Твардовских удалось покинуть эти страшные места, однажды ночью уйдя из поселения в тайгу и затем месяца полтора добираясь до села Лая, находящегося в 20 километрах от Нижнего Тагила. Здесь и остановились. Затем перебрались в Нижний Тагил. Много еще скитаний предстояло вынести Твардовским. Но самое главное произошло – они получили свободу.
Однажды семья получила письмо от Александра: «Дорогие родные! Я не варвар и не зверь. Прошу вас крепиться, терпеть, работать. Ликвидация кулачества не есть ликвидация людей, тем более детей…»
Позднее он напишет поэму «По праву памяти», где попытается переосмыслить все, что произошло не только с его семьей, но и со всей страной в целом.
«Подлинно – кулак!» (Александр Твардовский. «По праву памяти»)
В поэме «По праву памяти» Александр Трифонович Твардовский, вспоминая об отце, посвятит ему такие строки:
А только, может, вспомнив руки,
Какие были у отца.
В узлах из жил и сухожилий,
В мослах поскрюченных перстов –
Те, что – со вздохом – как чужие,
Садясь к столу, он клал на стол.
И точно граблями, бывало,
Цепляя ложки черенок,
Такой увертливый и малый,
Он ухватить не сразу мог.
Те руки, что своею волей –
Ни разогнуть, ни сжать в кулак:
Отдельных не было мозолей –
Сплошная.
И еще вспомним слова Ивана Твардовского: «Подавляющее большинство из спецпереселенцев было из крестьян-хлеборобов и никоим образом не походило на рисованных хищников-эксплуататоров. Их заскорузлые от извечного труда руки, их безропотная покорность судьбе утверждали совсем другое: постоянную заботу о куске хлеба. Они и в ссылке были готовы на любую работу, лишь бы выжить, свести концы с концами. Помню, как пожилой спецпереселенец в беседе с нашим отцом говорил: «Главное – хлеб! Местность, климат, работа – все это… ладно, ничего, жить можно… хорошо можно жить! Но хлеб… хлеб нужен!»
Владимир Тендряков в «Документальной реплике», которой заканчивается повесть «Хлеб для собаки», указывал, что в самый страшный голод в феврале 1933 года И.В.Сталин, обращаясь к делегатам первого Всесоюзного съезда колхозников-ударников, сказал: «Сделаем колхозников – зажиточными».
«Самые крайние из западных специалистов считают – на одной лишь Украине умерло тогда от голода шесть миллионов человек. Осторожный Рой Медведев использует данные более объективные: «…вероятно, от 3 до 4 миллионов…» по всей стране».
Мы уже имеем представление, каким образом делали колхозников зажиточными. Конечно, оправдания раскулачиванию нет и не будет. Это чудовищное преступление, геноцид против народа.
Закончить же наш горький урок-раздумье можно словами из Библии:
«И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал. Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся». (Бытие. Глава 8 (21,22).
Александр ИКОННИКОВ, учитель русского языка и литературы МОУ – лицея № 22, Орел
»
Выбор читателей
Комментарии