Поговорим о компетентности. Как связаны буква «А» и бык?

Я по натуре консерватор и традиционалист, но работа в вузе заставляет следить за модой. Так что я точно знаю: в методологии преподавания сейчас самый модный тренд – компетентностный подход. И потому, следуя моде, настаиваю: любой человек, окончивший школу с удовлетворительными оценками, должен быть компетентным носителем русского языка. Ведь у нас, в стране с обязательным средним образованием, один и тот же ЕГЭ сдают будущие землепашцы, сантехники, обувщики, учителя и литературные критики. Вот пусть все они и обретают к 11-му классу должные компетенции!

Для меня первой, самой главной компетенцией носителя языка является способность к пониманию текста. Недавно в Интернете я увидела фотографию контрольной по геометрии. Семиклассница с русской, прошу заметить, фамилией пишет ровным и четким почерком: «Примоугольник примоугольника равен 180°, а значит что там есть катеты равные 90° и капетенузы равные 60°» (правописание подлинника сохранено, см. http://proehalimimo.livejournal.com/62551.html). И знаете, орфография с пунктуацией испугали меня не так сильно, как математические представления автора. А ведь эта девочка, просидев за партой еще 4 года, скорее всего, получит свидетельство о получении обязательного для всех среднего образования…Итак, выпускник школы должен понимать написанное и услышанное. Кое-кто рассмеется: ну, это легко! Вовсе не легко, уверяю вас. Для начала представьте, как это требование выглядит в чиновничьей интерпретации. Вот так: «В требования к организации обучения включены… выбор конкретных методов и приемов обучения, обеспечивающих полную и адекватную ориентировку ученика в задании» (http://standart.edu.ru/doc.aspx?DocId=332) – это слова Александра Кондакова, руководителя коллектива разработчиков второго поколения стандартов. А может, ученики и не должны понимать заданий – только ориентироваться: первое – справа вверху, а второе – слева внизу? Боюсь, такие мастера интеллектуального ориентирования не справятся ни с запуском ракеты, ни с уборкой снега с крыш. Некоторые (наверное, из числа обученных по особо прогрессивным методикам) уже преподают в школах, хотя справляются и не очень хорошо. В Интернете (http://asaratov.livejournal.com/) прочла такую историю.Я в восторге от наших учителей.Сыну в школе дали домашнее задание, где, среди прочего, был вопрос: «Как связаны буква «А» и бык?»Рассказал ему про финикийский алфавит как первую фонетическую письменность. Что там была буква «алеф», очень похожая на нашу современную «А», и что слово «алеф» означало «бык». Что, возможно, букву так назвали, потому что если развернуть ее, то она похожа на морду быка с рогами.Еще очень радовался, что детям во втором классе такие вещи рассказывают.Учительница поставила ребенку двойку, заявив, что он фантазировал в домашнем задании. А правильный ответ: если к слову «бык» добавить «а», получится родительный падеж.Я не планировал в таком раннем возрасте рассказывать сыну, что половина окружающих людей – идиоты, но, видимо, придется.Слово идиот эмоционально, но не раскрывает сути явления. Учительница некомпетентна, потому что ее не научили отличать в профессиональном отношении главное от второстепенного. Рассказывать во втором классе про букву «алеф» совершенно не обязательно, но объяснять детям так, чтобы они различали явления графические, фонетические, грамматические и лексические, необходимо. Что такое И? В слове читать после буквы «Ч» пишется буква «И». А в слове прочти есть суффикс «И», и его неправильно называть окончанием; окончание «И» мы видим в словоформе (у) земли. В словах лиса и леса мы слышим в безударном слоге звук «И»; в предложении Мама и папа подарили Маше велосипед «И» является союзом, а в предложении И недели не пройдет, как снег растает «И» является частицей. Не только преподаватель русского языка, но и учитель начальных классов в своей речи не имеет права путать названия языковых единиц, потому что иначе эти терминологически значимые слова смешаются в сознании ребенка и разделить их потом будет очень трудно. Давать определения фонемы, графемы или звука и буквы, а также заставлять малышей их заучивать бессмысленно и даже вредно, а вот учить различать соответствующие понятия, если образовательный стандарт включает понятия «звук» и «буква», нужно с самого начала. Не спрашивать на контрольной, а именно учить. Причем учить весело – например, разобрать стишок-загадку «А и Б сидели на трубе…», научить понимать, что ответ основан на игровом смешении буквы и слова.При обучении всегда, даже в начальной школе, в сознание и подсознание ребенка должны вводиться правильные образы, способные со временем стать базой для важных понятийных категорий. Образы, знакомые по личному опыту (будь то столы, или цветы, или компьютеры, или собаки), представляют трудности только в раннем детстве…- Мама, лошадка! – говорит полуторагодовалый мальчик, которому до сих пор хватало признака «большой/маленький», чтобы отличить лошадь от собаки.- Нет, сынок, это большая собачка, дог.- Лошадка!- Собачка, сынок. Посмотри, у нее не копыта, а лапы.Становясь старше, ребенок будет осваивать все более и более тонкие различия между бытовыми понятиями, часто даже без обсуждения их с взрослыми: это овчарка, а это лабрадор, это чашка, а это кружка; это плюшка, а это ватрушка. Способность различать предметы зависит от важности и привлекательности объекта. Когда-то мой 3-летний сын вечером на большом расстоянии узнал в проезжающей машине «мерседес» новой модели (я-то их опознаю преимущественно по значку). На мой вопрос, откуда он знает, что это за машина, он с удивлением посмотрел на меня и сказал: «По задним фарам». В быту нас выручает то, что слово с самого начала «привязано» к предмету. Правда, когда мы читаем книги, знакомые слова могут обозначать не совсем то, к чему мы привыкли. Н.А. Еськова, описывая тонкости пушкинских словоупотреблений, предостерегает читателя: «стоит лампада перед ней» в переводе на современный язык означает «перед ней стоит лампа». Иногда, наоборот, понятие кажется нам знакомым, мы называем его знакомым словом, а сами не догадываемся, что такое именование неуместно. «Акакий Акакиевич был очень беден и не мог часто менять свой гардероб»; «Лиза была домработницей в доме Фамусова», – пишут школьники, заставляя учителей смеяться. Но ведь это учитель виноват, что не научил всматриваться в слова, вдумываться в их смыслы.Легко догадаться, что историзмы, архаизмы, книжные синонимы знакомых слов, метафоры и научные термины превращают чтение якобы простых учебных текстов в труднейшую задачу. Рассказывая о древней Москве, полезно сообщить, что в старину не было хороших сухопутных дорог, поэтому торговцы предпочитали возить товары по воде (а зимой на санях по льду). По Москве-реке можно было плыть на восток вплоть до Урала, на юг – до Персии, и потому город, построенный на берегу этой реки, оказался в очень выгодном месте. Вместо такого понятного разъяснения автор учебника по москвоведению для начальной школы вскользь упомянул в тексте, что Москва лежала на перепутье торговых дорог. А учитель спросил бедных второклашек о причинах расцвета Москвы, считая, что они об этом прочли в параграфе. Рассуждение свернуто, но способность ребенка увидеть и осознать эту свернутую информацию не учли ни авторы учебника, ни учитель. К сожалению, и авторы методических материалов, и контролирующие чиновники, и даже учителя плохо прогнозируют трудности понимания, возникающие в учебном процессе, и совсем не прогнозируют проблемы, которые порождает неумелая попытка возрастной адаптации материала. Яркий пример неудачной адаптации – это любимое учителями начальной школы объяснение правил постановки запятых: запятая ставится там, где пауза. Неизменно расспрашиваю студентов, страдающих от склонности к немотивированной постановке запятых (ложные обособления), и все они без исключения говорят, что им в детстве учительница велела ориентироваться на паузы. Некомпетентность – это всегда результат ошибок обучения. Продуманная, содержательно выверенная речь учителя – одно из важнейших условий адекватного понимания и эффективного обучения. Второе условие связано с психологической корректностью обучения. Психологи установили, что полноценное формирование понятийных категорий происходит к 15 годам, то есть к 9-му классу. Так что до 9-го класса преподавать теорию во «взрослом» смысле этого слова практически бесполезно, лучше строить обучение на конкретных примерах, давая детям самостоятельно сделать обобщающие выводы. Иными словами, если бы до 9-го класса учителя преимущественно водили детей в музеи, проводили вместе с ними опыты, решали понятные арифметические задачи, читали и разбирали увлекательные тексты, понемножку программировали, лепили макеты, шили и мастерили, а при этом рассказывали обо всем, что дети видят и делают, правильными словами, обучение было бы намного более эффективным: познание приносило бы радость, термины и факты запоминались бы легко, чего не происходит, когда мы заставляем учеников зубрить определения и даты и писать тесты и контрольные. А вот в старших классах надо сидеть и изучать современные обобщающие научные теории, если, конечно, ребенок не обнаружил, что шить башмаки ему гораздо интереснее, чем постигать тайны Вселенной.​Светлана ЕВГРАФОВА, доцент РГГУ, кандидат филологических наук