Подземные жители

Последний раз я писал о книгах в школе. Чтение – дело личное; может, самое личное на свете. Мне никогда не хотелось, да и было бы неловко делиться заветными впечатлениями. Самой книгой – да; c близкими. Но в школе пишут сочинения о книгах – писал и я.

Прошла целая жизнь, и вдруг мне захотелось написать о книге по доброй воле. Волнуюсь сильнее, чем снимая фильм. Но потому и пишу.

Сын предложил, чтобы мы прочитали “Черную курицу” вместе. Я услышал это название, и что-то тяжелое покачнулось в глубине души. Что-то темное, болезненное, неведомое и важное. “Почему “Курицу”?” – “Мы ее проходим”. Ну да, конечно: все знают эту сказку именно потому, что уже второй век ее проходят в школе. И не в какой-нибудь внеклассной программе – в самой что ни на есть обязательной. В самом нежном, пограничном читательском возрасте – в одиннадцать лет. Это еще сказка, но уже не о тридевятом царстве: действие происходит в Петербурге в конце 18-го века. Уже не стихи – проза. Правда, проза все-таки сказочная, но это особая сказка: сказка об уничтожении сказки. Путь ее к сердцу маленького читателя обеспечен не только прозаичностью, воспринимаемой как правдоподобие, но, само собой, еще и тем, что сказка – русская. Места наши; героя зовут Алеша, а не, например, Кай или Карлсон. К тому же действие разворачивается в школе. Что еще важнее – речь идет о  переживаниях, знакомых любому ребенку и притом очень личных, не обсуждаемых со взрослыми: одиночестве, тоске по родителям, когда они далеко или им не до тебя, желании иметь друга и жажде приключений, называемой иначе “скука”. Все это – еще, так сказать, до и помимо сюжета, – делает ребенка особенно беззащитным перед “Черной курицей”.

Что  мы помним о ней, когда вырастаем?  Что это очень грустная история. В отличие от большинства сказок, – в частности, русских сказок. Добро, кажется, не торжествует, мед не течет по усам, герои не обретают счастья. Все там кончается плохо, потому что мальчик – предатель. Да-да: Алеша его звали, точно. Алеша предал сказку – и потерял ее. Не просто потерял, – навсегда. Что-то такое.

Была там мораль, и весьма достойная: не будь предателем. Не предавай друзей, а также не предавай вещей невидимых. Не предавай фантазию и мечту.

Если сама история и оставила по себе темное и грустное воспоминание, то вывод, кажется, хорош.

Но таким  ли он был в детстве? Такого ли вывода хотел писатель? Почему адресованная детям книга о  вере в сказку кончается трагически?  Почему из всего, пусть не обширного, корпуса русской прозы для маленьких детей вот уже почти век государственная педагогика выбирает “Черную курицу” как обязательное чтение?

Усаживайтесь поудобнее.

…

“Лет сорок тому назад в С.-Петербурге, на Васильевском острову, в Первой линии, жил-был содержатель мужского пансиона”.

Только дочитав книгу, вы обнаружите странность этого зачина. “Черная курица” – не о содержателе мужского пансиона. Всякому, кто дочитал до конца, ясно, что должна бы она начинаться с того, что жил-был мальчик Алеша. Или с того, что на Васильевском острове был мужской пансион. Содержатель же пансиона хотя и сыграет важную роль в повествовании, но в качестве не личности, а силы. Про него, дочитав, никак нельзя будет сказать, что он “жил-был”. Сказка очевидно не про него.

Запомните это начало. Оно как будто выдает тайну, о которой сам автор знать не хотел.

Первый абзац – географический. В нем рассказывается о том, как хороша была наша столица в старину ­– и говорится, что,  хотя и была она чудо как хороша, а все-таки не так прекрасна, как в наши дни. “Города перед людьми имеют, между прочим, то преимущество, – заключает автор, – что они иногда с летами становятся красивее… впрочем, не о том теперь идет дело”.

Дело действительно не о том. Красота или расцвет городов не будут играть в истории совершенно никакой роли. Но зачин действует гипнотически, вовлекая в круг внимания маленького читателя такие грандиозные явления как география и история.

Во втором абзаце автор переходит от истории к еще более великой вещи: к самому времени – и, тем самым, подспудно – к смерти. “Все проходит,  –  сообщает он в  конце этого абзаца, – все исчезает в бренном мире нашем… Но не о том теперь идет дело!”.

Звездный фон натянут; предстоящая повесть вписана в ход больших вещей; ружье повешено на стену, ведь всякий мало-мальски опытный читатель отлично знает: если автор говорит, что дело не в том, значит – именно в том, значит тут-то и надо ждать самого важного. Но дело действительно не в том, и ни о прогрессе городов, ни о бренности мира читатель “Курицы” ничего не узнает.

Затем появляется герой.

Алеше девять или десять лет, “родители его, жившие далеко-далеко от Петербурга, года за два перед тем привезли его в столицу, отдали в пансион и возвратились домой, заплатив учителю условленную плату за несколько лет вперед”.

Почему так сделали родители, автор не говорит, и сегодняшний читатель предполагает, что так было принято, так все делали, жизнь была суровее нынешней. Время было такое, и глупо предъявлять ему счеты. Не интересуясь мотивами или обстоятельствами родителей, автор однако рассказывает о том, как тосковал по маме и папе Алеша в пансионе, что конце-концов и привело его в мир подземных жителей. Мальчик ждет писем из дому, но, как сказано, давно их не получал.

Чувства Алеши понятны и близки маленьким детям в любые времена. Я, например, бывал отдан в детский  сад на пятидневку, а позже каждый год ездил в пионерские лагеря. Своим молчанием автор как бы говорит нам, что нечего и  обсуждать мотивы родителей: это не имеет отношения к истории, это надо понять как данность и следить за Алешей. Это он, а не родители – герой истории о хороших и плохих поступках – и об ответственности за них.

Кто же таков Алеша?

“Алеша был мальчик умненькой, миленькой, учился хорошо, и все его любили и ласкали”.

Не будем цепляться к высокомерным суффиксам (умненький, а не умный, миленький, а не милый) – мы же договорились, времена были такие, никто детей особо не уважал. Но вот что по-настоящему интересно: кто эти “все”, которые его любили и ласкали? Идет ли  речь об учителях и начальниках – или также о товарищах Алеши по пансиону? Что учителя любили умненького и миленького отличника – дело понятное; не дорого стоит такая любовь. Но давайте допустим, что говоря о любви ВСЕХ,  автор ДЕЙСТВИТЕЛЬНО говорит не только об учителях. Ведь он так пишет – и так именно понимает его слова маленький читатель.

Итак, Алешу любили и товарищи. Вряд ли за успехи в учебе, вряд ли именно за ум, хотя сообразительность среди детей ценится; но так или иначе Алеша был другим детям по душе. И они были ему по душе. Их связывали личные и подлинные отношения, которые дети, может, и не обдумывают, но все равно прекрасно знают, кто кому друг, а кто нет.

По воскресеньям и праздникам другие мальчики – или, как сказано у автора, “его товарищи”, – разъезжались по своим семьям, а  маленький Алеша оставался в пансионе один.

Отметив, как товарищи его любили, автор не рассказывает о том, что чувствовали мальчики, оставляя Алешу в одиночестве, –  или потом, возвращаясь из дому. Это, как бы, неважно. Не это, так сказать, составляет историю. Запомните и это умолчание, пожалуйста.

Оставаясь в пансионе в полном одиночестве, Алеша начинает читать рыцарские романы и волшебные повести. На немецком: учитель, он же владелец пансиона, – немец, и библиотека у него его немецкая.

Алеша начинает читать, попадает в мир фантазий, грез – и катится по хорошо известной нам наклонной. Ведущей вверх. Со времен Дон Кихота или более близкого автору Гофмана. Кроме того, одинокий Алеша дружит с курочками во дворе, плачет, поняв, откуда берется бульон, и однажды спасает свою любимую Чернушку от ножа бессердечной финской кухарки, заплатив золотую монету (добрая женщина без колебаний берет ее у мальчика).

Дальше следует большая, скучная и принужденная сцена, в которой ожидается визит Директора – и Алеша якобы воображает, что приедет рыцарь в латах на коне, а потом удивляется, что приехал лысый человек в сером фраке. Это нужно для развития рыцарской темы; простим автору условность и то, каким дураком он выставляет начитанного мальчика.

Наконец начинается собственно история – говорящая курица и путешествие в подземный мир. В этой части повести находится лучшее достижение автора ­– таинственная связь спящих голландских старушек и мира маленьких людей. Замечательно и то, что когда приходит время автору платить по счетам – т.е. когда Алеша просит у министра Чернушки все-таки разъяснить тайны сюжета, автор уклоняется:

“— Но, — сказал ему Алеша, — объясни мне, любезная Чернушка, отчего ты, будучи министром, являешься в свет в виде курицы и какую связь имеете вы с старушками-голландками?

Чернушка, желая удовлетворить его любопытству, начала было рассказывать ему подробно о многом; но при самом начале ее рассказа глаза Алешины закрылись и он крепко заснул”.

И никогда не узнал ни тайны старушек, ни почему немолодой мужчина превращается на заре в курицу, а не в петушка. Ну, и мы заодно не узнали. Ни в детстве, ни сейчас  меня такое умолчание не смущало. Не все тайны должны быть разъяснены – иначе что же это за тайны.

Алеша попадает на аудиенцию к подземному королю, и наконец происходит событие, ради которого совершались чудеса, захватившие воображение читателя. В благодарность за то, что Алеша спас Чернушку от финского ножа кухарки, король предлагает исполнить любое его желание.

“Алеша задумался и не знал, чего пожелать. Если б дали ему более времени, то он, может быть, и придумал бы что-нибудь хорошенькое; но так как ему казалось неучтивым заставить дожидаться короля, то он поспешил с ответом.

— Я бы желал, — сказал он, — чтобы, не учившись, я всегда знал урок свой, какой бы мне ни задали.

— Не думал я, что ты такой ленивец, — отвечал король, покачав головою. — Но делать нечего: я должен исполнить свое обещание”.

Немного странное желание, но маленький читатель не заметит подвоха. Чего хочет этот одинокий, мечтательный, сердечный и деликатный мальчик? Давайте педантично отметим: он ведь понимает, что желать можно чего угодно, потому что перед ним сказочный король. Но выбирает странную ценность. Ценность, которую пожелал бы, чтобы он выбрал, плохой учитель или какой-нибудь завуч, какой-нибудь начальник над детьми.

Впрочем, читая “Курицу” в детстве, мы соглашаемся, что отлично было бы получать пятерки, не делая домашку, и не придаем особой важности выбору Алеши. Мог бы, конечно, попросить вечное эскимо. Или чтобы родители приехали. Но и так неплохо. Игра есть игра.

Игра есть игра, но мы с вами, немаленькие читатели, знаем, что на желание Алеши опирается вся комбинация автора. Чтобы привести нас к выводу, который ему самому известен изначально, чтобы преподать урок, оставшийся на долгие годы в нашей памяти, он намерен на наших глазах убедительно доказать некую теорему – и главная её посылка здесь: “допустим, один мальчик захотел отвечать уроки, не уча”.

Давайте теперь подумаем не учительским, а человеческим умом: что значит “не учившись, знать урок, какой бы ни задали?” Собственно, мальчик попросил ЗНАНИЙ. Прошу вас, будьте внимательны: он не хотел никого обманывать; он предположил, что можно, не тратя времени и усилий, стать обладателем знаний, необходимых, чтобы ответить любой урок.

И получил в подарок конопляное зернышко, присутствие которого в его кармане (но ни на метр дальше) исполнит желание Алеши. Хотя король и отмечает: “не думал я, что ты такой ленивец”, он – вроде бы движимый чувством благодарности и будучи взрослым человеком – дает мальчику опасную для мальчика вещь. И ставит условие: Алеша не должен никому рассказывать о подземном народе, иначе маленьким людям будет плохо и придется навсегда уехать из здешних мест.

Пропустим большую часть истории, которая доставляет удовольствие детям, окончательно усыпляя их бдительность: увеселения Алеши в подземном мире, разные угощения, аттракционы и крысиный зверинец.

Наутро Алеша просыпается. В кармане его курточки – зернышко.

Посмотрим, что вырастет из этого зернышка.

Алеша не выучил урока истории, но, когда его вызывают отвечать, “с трепетом подошел он к учителю, открыл рот, сам еще не зная, что сказать, и — безошибочно, не останавливаясь, проговорил заданное.”

“В продолжение нескольких недель учители не могли нахвалиться Алешею. Все уроки без исключения знал он совершенно, все переводы с одного языка на другой были без ошибок, так что не могли надивиться чрезвычайными его успехами”.

Автор предлагает своим маленьким читателям принять, не задумываясь, одну удивительную условность. Более удивительную, чем говорящая курица. Условность состоит в  том, что можно знать – не зная. Можно, например, перевести с одного  языка на другой, не понимая, как это делаешь. Да-да: не ищите в тексте указания, что, например, Алеша, закончив  отвечать учителю, не помнил потом ничего из сказанного. Нет-нет: автор нигде такого не говорит впрямую, он обходит эту тему, но имеет в виду, что Алеша был и оставался неучем. Алеша говорил, но не знал. Он не ТРУДИЛСЯ (труд этот, как мы узнаем в последних частях сказки, т.е. вообще труд ученика, заключался в том, чтобы ВЫУЧИТЬ НАИЗУСТЬ и потом воспроизвести вслух страницы учебника) – он не трудился, но знал. Вернее, даже не то чтобы знал, но получал пятерки за знания, хотя… ими не владел.

Мораль автора проста и понятна независимо от качества исполнения метафоры: без труда не выловишь и рыбку из пруда.

Но меня – и  в детстве, и теперь, хотя и по-разному, – интересовало и интересует только качество исполнения. Потому что если вещь способна тронуть, то способна и убедить, а заодно, раз уж это вдруг нужно автору, привести читателя к мысли или выводу. А если не способна тронуть – кто же  читает ради морали? Если метафора не складывается, то есть если я вижу в тексте попытку метафоры – подозрительную суету фокусника над цилиндром, – то мне, уже не маленькому, а взрослому, бывает интересно понять, ЧТО не удалось. Что на самом деле имел в виду автор, когда описывал странное явление: знание без знаний? Что руководило  им, когда сам он считал,  что пишет о необходимости упорного труда для достижении результата, – и при этом сочинил такую нескладную метафору? Какого, например, рода явления в настоящем, невыдуманном мире его волновали? Что он осмысливал и пытался выразить метафорически?

Давайте поразмышляем. Много ли людей получают разного рода пятерки, не приложив труда? Конечно. Иван-дурак умел прекрасно это делать. Кому-то просто везет, и не только дуракам. Но много ли людей получают пятерки в области мысли за достижения, к которым не приложили труда? Забудьте про пансион и уроки. Думайте о том, что на самом деле обсуждает тут автор. Вероятно, вы захотите немедленно задать уточняющий вопрос: какого труда? Что именно можем назвать мы трудом в области мысли? Накопление сведений? Вряд ли автора могла беспокоить, например, такая несправедливость: что, бывает, человек наберется сведений, и вот его хвалят как ученого  – а хвалить-то и не за что. Нет. Автор сказывает свою сказку о противоположном. Не накопленные сведения, выдаваемые за знание, его тревожат. Его тревожит то, что через несколько лет составило предмет “Моцарта и Сальери” и “Египетских ночей”.  Как возможно, чтобы разъявший музыку, как труп, Сальери оставался посредственностью, а веселый, шаловливый Моцарт оказывался гением?

Вот куда клонит автор “Черной курицы”, считая, что делает доброе дело. Ему надо  доказать, что есть знания, которые являются незаслуженными, а следовательно не должны удостаиваться пятерок. Ему надо уверить себя и детей, что всякое знание добывается трудом и упорством, или оно ненастоящее. И он пускается во все тяжкие. И ему приходится сделать Алешу – плохим мальчиком: иначе теорема не будет доказана…

Я очень рано обнаружил, что взрослые врут. Говорят, что заботятся о твоем благе, а на самом деле заботятся о своем. Придумывают сложные объяснения, ссылаются на неведомые тебе авторитеты, подавляют пафосом, громкостью, мимикой. Но концы не сходятся с концами в их объяснениях, и если ты умненький мальчик и вздумаешь поспорить, то скоро узнаешь: надо делать, как велено, не потому, что они правы, а потому что на их стороне сила. Но человек отличается от зверя тем, что не сразу подавляет другого физически: сначала приходится пользоваться словом. Человек вынужден говорить, и часто это мучительная повинность. За умными словами, за хитрыми построениями рассудка – желание собственного удовольствия, выгоды, власти. Ты взрослеешь и понимаешь: их не переговорить не потому, что верных слов не найти. Не потому, что они не понимают. Они и не хотят понимать. Отвечать им придется не словами. Но я всегда хотел также и словами, ваша честь. Я хотел последовательно, скрупулезно, занудно, невыносимо подробно продемонстрировать безосновательность их притязаний и их лицемерие, уже не ведомое им самим.

Читайте дальше… 

Иллюстрации к сказке Геннадия Спирина