Подушка для слез

В первый раз дочь ушла из дома в восьмом классе…

Я слушал эту женщину, и разные, самые противоречивые чувства попеременно, а то и скопом, одолевали меня. Жалость, злость, восхищение, негодование…

Сельская, затем столичная жительница (территорию деревни захватили многоэтажки Москвы). Замуж вышла рано, как и принято в российских селениях. Родила сына, через четыре года – дочь. И если с сыном особых проблем не было: с младенческих времен был спокойным, уравновешенным, ни на что особо не претендующим, то дочь…

Еще до своего рождения требовала от матери принятия пищи непременно каждые два часа. Иначе – обморок, причем обязательный. Появившись на свет (“В мае, – моя собеседница вздохнула. – Это был первый “звонок”. Ох, и намаялась я с нею…”), своего кормления требовала с той же пунктуальностью.

Уже в детском саду выявились основные, наиболее характерные черты натуры: неуемная живость, самостоятельность, стремление к лидерству, доброта и доверчивость. Не красавица, имела дар внутренней какой-то обворожительности. В четыре года, гуляя под присмотром брата по двору, вдруг исчезла из поля зрения. Прокатившаяся совсем недавно волна изнасилований малолетних (одно из них – по соседству) наводила на мать леденящий ужас. И только спустя шесть(!) часов явилась домой, спокойно заявив: была на дне рождения у десятилетней Кати, познакомились во дворе.

Пять классов школы училась отлично. Но к этому времени мама – дворник в жэке, – чтобы быть поближе к дочери, нашла другую работу: более престижную и более прибыльную. Правда, режим не очень подходящий, сутки на работе, двое дома. Чем и не замедлила воспользоваться дочь.

Постепенно исчезли отличные отметки, домой могла прийти и в девять, и в десять вечера, запахло табаком. Муж (рабочий, не пьет, не курит), обожавший дочь с рождения, от участия в контроле за воспитанием отказался категорически, заявив твердо и безапелляционно: “Меня не трогайте. Я зарабатываю деньги в семью, устаю. Мне нужен покой”.

Последним фактом, окончательно раскрывшим матери глаза на жестокую правду из жизни ее дочери, был день, когда на очередной звонок из школы ей на работу – “Вашей девочки нет на уроках” – она к одиннадцати утра приехала домой с неожиданной проверкой. Дочь была в постели со старшеклассником.

Был шумный скандал, а спустя два месяца дочь в первый раз исчезла из дома на три дня. Появившись, отказалась от любых объяснений вообще. А вскоре в дверь квартиры позвонила компания молодых людей, заявившая, что дочь должна им пятьсот рублей.

– Я отдала им деньги. Но поняла – это конец, дальше будет только хуже.

Дочь с трудом закончила восемь классов. Подала документы в училище, но вскоре их пришлось забрать, на занятия практически не ходила. Я и сейчас без содрогания не могу вспоминать тот период своей жизни.

Со своей бедой я осталась один на один – сын был уже в армии, а муж фактически лишь ночевал дома. Господи, как же мне стало страшно! Ведь дочь теперь в открытую периодически уходила из дома и на месяц, и на два, и на три. В основном торговала с лотков вместе с кавказцами. Иногда на три-четыре дня появлялась, да не одна, а с какими-то сомнительными личностями. По моим наблюдениям, и наркотики употребляла, курила “травку”. Я ей перечить опасалась, боялась совсем от дома отвадить, а она ни на какие контакты со мной не шла. Поверите ли, мне жить не хотелось. Пару раз даже начинала писать прощальные записки. Но потом очнусь и говорю себе: “Терпи, ты уйдешь из жизни – и она не выживет, ты ее родила – ты за нее и в ответе, сразу не уследила – ищи теперь подходы”.

Но это легко сказать себе – ищи, а как, где искать эти подходы?

За время этой моей беды я научилась по-иному думать. Анализировать, размышлять, чтобы правильно понимать дочь, мотивы ее поведения. Я вспомнила, как заведующая детским садом, с которой и сейчас у меня очень дружеские отношения, как личность ставила ее гораздо выше многих детей в группе. Постоянно советовала уделять ребенку особо пристальное внимание. Не дошла тогда до меня истинная ценность этих советов… Ведь вплоть до шестого класса она никаких особых поводов для беспокойства не давала. Все на лету схватывала! На домашние задания, как я вспоминаю, времени тратила самый минимум. И, наверное, привыкла, особых трудов не прилагая, учиться легко и приятно. А в 6-м пошли более серьезные предметы, требовавшие и более серьезного отношения к ним, и этот принцип, вероятно, начал давать сбой. Да тут еще я работу поменяла. Ее возможности в постижении жизни резко увеличились. Она и начала постигать, “благо” к этому времени школа, сам процесс учебы совсем перестали ее интересовать. А интерес к жизни остался, причем огромный.

Сколько я ночей глаз не сомкнула, осознавая все это, не сосчитать. И поняла: если теперь, хотя и с большим опозданием, не сумею завоевать доверие дочери, не сумею ее заставить полюбить меня, а не всю ту грязь, среди которой она оказалась, – смерть ее, на данном этапе моральная, рано или поздно убьет и меня. А моя погибель не идет ни в какое сравнение с ее. А значит – сдаваться я не имею права, надо бороться за ее жизнь, пока сама жива.

Прежде всего уволилась с той интересной работы, оторвавшей меня от ребенка. На первый взгляд зачем эта жертва? Ведь теперь такой острой необходимости в моем постоянном присутствии дома вроде бы не стало: дочь в семье появлялась редко, ненадолго, а то и с кем-либо. Но, наверное, несчастье сделало меня мудрее, в первой же беседе с дочерью я сказала ей, что поступила так не из-за нее, а для нее. Чтобы она всегда, когда придет домой, пусть и неожиданно, видела, что ее здесь ждут в любое время, любят и готовы всегда заботиться о ней.

Вы думаете, она как-то отреагировала? Ничуть! Ни словом, ни жестом! Но меня уже было не обмануть, и я почувствовала – запал ей этот разговор в душу. И в следующее свое появление она встретила все такой же ровный, очень благожелательный прием, вкусную еду, чистую одежду, постель. И в следующее…

В разговорах с ней у меня из оборота совершенно исчезла привычка повышать голос, допускать раздражительные интонации. Я научила себя не стесняться проявлений любви к ней в словах и жестах. Что оказалось, кстати, совсем непростым делом. Но я не подстраивалась под нее и не заискивала – как бы осознав свой прежний грех и вымаливая теперь прощение. Просто я очень, очень хотела стать ей, пусть и с запозданием, но настоящей матерью.

К сожалению, все мои усилия видимого результата не приносили. Дочь ласковей не становилась, “в матери” к себе не допускала. А сколько слез я из-за этого пролила в одиночестве, и днем, и ночью – одна я знаю.

Наконец, спустя несколько месяцев, заметила и какие-то перемены. Дочь стала чаще звонить по телефону, предупреждая, что придет, спрашивать об отце, о службе брата. А то и не надо ли чего подвезти из продуктов. Раньше таких вопросов она никогда не задавала, и я уж было обрадовалась. И напрасно. Она, правда, перестала приводить в дом этих своих мерзких знакомых, но такой же холодной и отстраненной, как и прежде, продолжала оставаться. И я подумала, что вряд ли она, пусть неосознанно, таким образом мстит мне (и подобные мысли приходили в голову) за эту свою теперешнюю жизнь – без матери, по чужим углам. А просто она начала понимать, что живет не так, но гордость и упрямство не позволяют окончательно признаться в этом даже себе самой.

И вы знаете, помог случай, пусть и не самый лучший, но надо пользоваться любым, согласитесь. Позвонила ее подруга и по секрету сказала, что дочь в больнице на аборте, что у нее там сложности, так как срок большой. Это в пятнадцать-то лет!

Я двое суток не отходила от нее. А когда кризис миновал, вот тогда-то дочка моя и оттаяла. Как будто какая-то перегородка в ней рухнула, и наконец-то плакала я не одна, а мы обе, обнимая и утешая друг друга. И оказалось, что все мои усилия и выдержка за эти годы не пропали даром. Все она видела и все понимала, но вот норов… “Мама, – сквозь слезы говорила она мне, – я не хочу так делать, а у меня не получается…”

– Ну что вспоминать, – то ли всхлипнув, то ли вздохнув, перевела дух сидящая напротив меня рассказчица. – После больницы жизнь наша пошла совсем по-другому. Дочь с моей помощью устроилась на серьезную работу, через год встретила там очень хорошего парня, только что вернувшегося из армии. А еще через какое-то время они пришли ко мне вдвоем и сказали, что хотели бы жить вместе, отдельно, в его однокомнатной квартире, если я не возражаю.

Да разве могла я забыть о том, что девочка моя по возрасту фактически еще ребенок. Что то, о чем они меня уведомляют, по сути аморально, хоть так погляди, хоть эдак. Но также не могла забыть я и тот ад, через который уже успела пройти дочь, ту “школу жизни”, из которой или не выходят совсем, или выходят отнюдь не детьми. И потом – самое главное! – я поняла, что это не просто уведомление об их решении, приход этот действительно просьба дозволить им жить вместе, не осуждая и любя обоих. Конечно же, я согласилась. А в этом году они расписались, и в начале следующего я наконец-то, кажется, стану бабушкой.

Оба говорят, что своим счастьем обязаны мне, а я всегда буду помнить, что сама, пусть и не намеренно, чуть не погубила дочь. Никогда, наверное, многие родители это понимают, нельзя допускать небрежность в отношениях со своими детьми. Но, если уж сплоховал, если уж беда приключилась – не опускать рук. Набраться терпения, хорошо осознавая, что времени для возврата ребенка может пройти очень много. У меня это заняло три года каждодневных страданий. И только любовь и фанатичная даже где-то вера в благополучный исход помогли вернуться к жизни. Нам обеим…

Анатолий АНТОНОВ