Подростки – какие они нынче?

​Ответ на этот вопрос искали на очередном «Родительском собрании» в эфире радиостанции «Эхо Москвы».

Евгений БУНИМОВИЧ, уполномоченный по правам ребенка по городу Москве:- Мы проводили год назад исследование по жестокости и насилию, опрашивали детей и родителей. Меня шокировали не только огромные цифры, но и то, что родители плохо знают, что происходит с их детьми. Выяснилось единственное: родители знают примерно в том же проценте, что происходит у детей, когда порвана одежда. Что же касается курения, участия в криминальных ситуациях, то родители в разы меньше об этом знают. 60% детей испытывали физическое насилие в семье и считают это нормой, с этим согласны 45% взрослых. Мы знаем, что абсолютное большинство убийств у нас – бытовые. Все это происходит в семье. В слое бедном жестокость прямая, в слое богатом у нас сегодня ситуация такова, что все откупаются деньгами от собственного ребенка. На вопрос «К кому ты обратишься в ситуации насилия?» ответ «К учителю» выбирают 5%, причем в 2 раза больше говорят, обратились бы к уполномоченному по правам ребенка. Я посмотрел данные по МВД: криминальная активность подростков снизилась за последнее время на 8%, количество тяжких деяний снижается вроде бы даже на 13%, но проблема в том, что сами эти преступления становятся более демонстративными, сейчас на улице бездомных детей в таком количестве, как в 90-е, не встретишь, но сами преступления становятся жестче. Депутаты предлагают: снизить возраст уголовной ответственности, посадить. Но что мы хотим, когда сажаем подростка? Мы просто плодим в этой лагерной ситуации преступников, причем профессионалов. Например, в Великобритании в качестве наказания подростка часто отдают в семью полицейского, который также имеет психологическое образование. Большинство детей от 12 до 14 лет, которые оказываются в страшных криминальных ситуациях, имеют сильные психические отклонения, среди тех, кто у нас находится в колониях, 15% – это дети-сироты и дети, лишенные родительского попечения. Я вспоминаю, как давно был на журналистском симпозиуме во Франции, показывали два телеэпизода. Один – Невзоров, который брал интервью у матери над трупом и спрашивал что-то в духе: «Как вы себя чувствуете?», и второй – московская программа «Лицом к городу». Всемирная организация здравоохранения выпустила инструкции о том, чего нельзя делать, когда начинается волна подростковой преступности. Ясно сказано, что нельзя показывать место преступления, нельзя рассказывать о способе суицида, потому что есть особенности подростковых самоубийств – копирование, и когда есть картинка, то это очень наглядно действует. Можно говорить, что не надо принимать программ, не надо политики, но есть очевидные примеры. Есть Венгрия, в которой смогли за какое-то время, за 5-10 лет, с помощью сложной программы спустить эти цифры до средних. Мы должны выстроить систему реабилитации подростков. Если мы будем в школе заниматься только ЕГЭ и ГИА, ничего не будет. Думаю, нам сегодня очень важно говорить о подростковых проблемах, хорошо, что СМИ об этом говорят: люди хоть на своих детей стали больше смотреть. Но я считаю, что общество должно отвечать за свои поступки. Каждый включивший ТВ в Европе или Америке с удивлением обнаружит, насколько оно дистиллированное. Это общество, которое пытается себя в этом смысле охранять. По статистике, у нас сейчас гораздо больше этого насилия, чем и в Америке, и в Европе.Владимир СОБКИН, директор Центра социологии образования РАО, доктор психологических наук, академик РАО:- У нас очень бедная статистика, которая массу вещей не учитывает, нет анализа по социальному составу, нет типа поселений. В Москве последний раз крупное социологическое исследование делал почти 10 лет назад наш институт, когда мы опросили 3 тысячи школьников, хотя периодически мы проводим опросы, связанные с детской агрессией. Когда мы говорим «страшный подросток», это неуверенность взрослого мира, мы испуганы подростком. Говорить о подростке без взрослых неправильно, существует связка: и то, как мы сориентированы на подростка, и то, как мы сориентированы на детство. Сегодня школа деформирована как социальный институт, деформирована по своим нравственно-этическим основаниям, есть масса несправедливости, неравенства, которое культивировано самой школой. Мы задавали ребятам вопрос, участвуют ли они в школьном самоуправлении. Отличники, хорошисты, дети из хорошо обеспеченных семей говорили, что участвуют, двоечники, дети из бедных семей не участвуют, дети родителей, имеющих высокое образование, участвуют, с низким не участвуют. Получается, что школа как институт отвергает слабые социальные группы. Это больной вопрос для самочувствия ребенка в стенах сегодняшней школы.Мы задавали вопрос, испытывал ли ты чувство физической или психологической агрессии по отношению к себе в стенах школы: регулярно, эпизодически и не испытывал? Ответы были такими: регулярно – 3%, эпизодически – около 40%. Тогда возникает вопрос, что такое психологическая помощь в школе, которая существует сегодня не первый день? Мы спрашивали детей: «Что делают учителя, если видят, что ты куришь в стенах школы или употребляешь алкоголь?» Частый ответ: «Делают вид, что не замечают».Мы сделали сравнительное исследование: опросили 2000 школьников в Риге и 1000 в Москве. Те рижские ребята, которые проявляют агрессию, похожи на московских, а окружение ведет себя по-разному. Откуда корни всеобщего озверения в подростковой среде?Я делал исследование с фиксацией количества сцен агрессии на каналах ТВ, где каждые 6 минут появляется сцена агрессии. Ребенок проводит у телеэкрана 2,5 часа, в день он видит 15 картинок агрессивного поведения, 15 живых моделей такого поведения, он, наивный реалист, не видит форму художественного произведения.Возможность оказаться жертвой вырабатывает у подростка механизмы защитного поведения чисто агрессивные. Он не обучается другим способам ведения переговоров, учета другой позиции, вступления в диалог, у него формируются силовые моменты разрешения конфликтных ситуаций, и это серьезная проблема для современного образования. Сильные социальные группы в большей степени удерживают своих детей в системе дополнительного образования, слабым социальным группам оно становится менее доступно. Если в 5-м классе все посещают кружки (и из богатых, и из бедных семей), то в 9-м уже колоссальная разница, так как резко снижается доступность.