Побольше бы понимания и милосердия

«Дорогами памяти и примирения». Так называлась акция, в которой мне довелось принять участие несколько лет назад. Тогда в составе делегации, где были политики, деятели искусства, мы посетили Чехию, Австрию, Германию.

Запомнились встречи с эмигрантами – детьми, внуками русских, которые вынуждены были по каким-либо причинам покинуть нашу страну в 30-е, 40-е, 50-е годы. В Чехии на Ольшанском кладбище, буквально в центре Праги, стоит русская церковь. Здесь рядом с нею нашли последний приют бывшие офицеры-белогвардейцы, власовцы, те, о которых мы долгое время в нашей стране ничего не хотели знать. Предателями называли их на Родине. Мне показалось, что их дети, внуки, живущие ныне в разных городах и весях, до сих пор несут какое-то чувство вины. Помню, как в Германии под Мюнхеном подошел к нашей делегации аккуратный немецкий дедок. Спросил на русском: «А с Дону есть среди вас?»

– Есть, есть – раздались голоса. И этот ухоженный старик, промокнув слезящиеся глаза белоснежным платком, вдруг спросил такое, от чего многие из нас зашмыгали, захлюпали носами.

– Скажите, – спросил дедок хорошо поставленным голосом, – а на Дону ковыль так же пахнет, а птицы так же поют?

Встречи во время той поездки многое перевернули в моем сознании. Захотелось, во-первых, побольше узнать о забытых страницах истории. А во-вторых, я еще раз убедилась, как много значат личные контакты. Теперь, читая о власовцах, я вижу умные, добрые глаза Алексея Кемена, жителя Праги. На встречу он пришел со своими сыновьями, которые на великолепном русском языке читали наизусть Пушкина, цитировали отрывки из Толстого и Достоевского. И в глазах отца, нет я не ошиблась, светилась гордость, когда младший на наше изумление ответил так: «Я – русский, потому и знаю всю нашу литературу».

Нет, мы ничего не должны забывать из истории. Но и враждовать со своим прошлым мы и с бывшими врагами не должны. Время все расставит на свои места. Побольше бы нам только милосердия, понимания…

…Мой дед по материнской линии с оружием в руках отстаивал советскую власть. Считал, что она дала ему все. Председатель передового колхоза, он исповедовал одну-единственную правду: «Жила бы страна родная, и нету других забот». Для детей и жен было припасено любимое выражение. Когда кто-то из них роптал, что у других в доме есть и то и другое, мой дед улыбался. «Ну и порадуйтесь за них. А нам это ни к чему. Если чего в доме у нас не хватает – это не беда! А вот если в колхозе дела плохи – вот где беда».

Другой мой дед, переживший ужас сталинских лагерей, слыша такие высказывания, только хмыкал. Но о чем-то они говорили между собою, собираясь за общим столом. Одинаково любили нас, внуков. Хотя мы, чего греха таить, тянулись больше к «колхозному» деду. Веселый, разговорчивый, уважаемый всеми… Другого деда жалели, он был болезненным, застудил ноги. Да и говорил он иногда непонятными «стихами»: «Прости, ненавидящих и обидящих мя и не дай им погибнути меня ради грешнаго»…

На сельском кладбище они покоятся рядом. Два моих деда – Ольховский Антон Ульянович и Кузьмичев Иван Иванович. Обелиск со звездою и крест.

Не принимаю экстремизм во всех его проявлениях.