По рецепту профессора Пирогова. В пятнадцать лет – на медицинский факультет

История жизни этого замечательного человека не есть плод моего досужего вымысла. Он знаком многим по рассказам Гиляровского и Бунина, Куприна и Пикуля, о нем мы узнаем из дневников и писем петербургской и московской интеллигенции быстротекущего девятнадцатого столетия. Он пережил трех царей, уйдя из жизни, наверное, на пике своей славы…

«…Громадную ответственность перед обществом и перед самим собой принимает на себя тот, кто, получив с дипломом врача некоторое право на жизнь и смерть другого, получает еще и обязанность передавать это право другим».Николай ПИРОГОВ

В начале последнего года жизни, суровым зимним вечером 1881 года его можно было часто встретить на одной из присыпанных снегом петербургских аллей густого городского сада. Он был занят вечерним моционом, ибо считал, что подобные прогулки способствуют хорошему сну и прекрасному аппетиту. Прогуливаясь по зимнему саду, как обычно курил сигарету.

…Седовласый старик умел ценить одиночество. Так бывает, когда человек устает от самого бесконечного людского потока и, как змейка, ищет маленькую лазейку, чтобы спрятаться, незаметно ускользнуть от общества. Впереди показалась маленькая скамейка. Но он проследовал мимо, слыша лишь скрип своих шагов, отчетливо раздававшийся в морозном воздухе. Казалось, он в эти минуты радовался этому одиночеству и возникшей вокруг него тишине, всем своим видом выказывая любезное радушие редким прохожим.

– Славная, видит бог, ночка-то! – говорил он мягким и каким-то особенно ласковым голосом. – Что за прелесть – русская зима!

В лице этого человека было что-то до того спокойное и внушающее всем доверие, что каждому, кто застал его за прогулкой по зимнему саду, хотелось раскрыть свою душу, поделившись самым сокровенным и наболевшим, безо всякой утайки. Старик умел долго и внимательно слушать людей, не перебивая их ни словом, ни жестом, и был чрезвычайно терпелив. Наконец, он, бывало, вскакивал с садовой скамейки и цепко хватал собеседника за руку:

– Счастье, голубчик, ваше, что вы встретились сегодня с врачом. Едемте, непременно едемте домой! Правда, признаюсь, ни за что ручаться я пока не могу…

Сад, окутанный в свои сказочно-белые ризы, казалось, дремал в неподвижной своей красоте и блеске ночного величия. Но среди этой зимней сказки уже не был заметен силуэт трогательного и очень милого старика, взявшего первого ямщика и умчавшегося по адресу пациента. Но мог ли успеть везде, этот уже в годах доктор совсем-таки небольшого роста, в теплой шапке, меховом пальто и высоких калошах, который вдруг одним быстрым движением нарушал эту иллюзию тишины и спокойствия и спешил на помощь очередному малознакомому собеседнику? Почему он внезапно вскакивал с места и сломя голову несся в один из бедных петербургских концов, в ночную неизвестность? Наверное, потому что он уважал себя и по-настоящему любил людей. Оттого, что сам человек был правильный и весьма порядочный, да и доктор редкий, чудесный.

Он был точно благодетельный ангел для простых людей, врачуя их и не беря за визит денег. Бывало, он сам оплачивал им лекарства и, торопливо распрощавшись с пациентом, оставлял под каким-нибудь чайным блюдечком или сахарницей вместе с выписанным рецептом несколько крупных кредитных билетов.

О фамилии своего благодетеля узнавали больные по надписи на аптечном ярлыке, прикрепленном к склянке с лекарством, где было четко написано:

«По рецепту профессора Пирогова».

На прощание обычно чудесный доктор говорил своим спокойным и уверенным голосом отчаявшимся пациентам:

– Все поправится, сделается лучше. Дай бог здоровья вам, а главное – никогда не падайте духом!

Врачей от бога в далеком XIX веке было, впрочем, немного: можно по пальцам пересчитать имена Боткина и Захарьина – двух великих докторов, создавших две великолепные клинические школы, соответственно в Питере и Москве, физиологов Сеченова и Павлова. Но и среди них имя профессора Николая Ивановича Пирогова выделяется особым образом.

Будущий великий хирург родился 13 ноября 1810 года в семье небогатого казначейского чиновника. Ему шел лишь пятнадцатый год, когда Пирогов, приписав себе два года, поступил на медицинский факультет Московского университета. Увлекся хирургией и анатомией. Правда, в те годы «анатомички» в университетах закрывались, а само приготовление анатомических препаратов преследовалось законом как богопротивное дело, причем обнаруженные препараты, как водится, с панихидой предавали земле.

Однако пытливому Пирогову удалось поработать с настоящими препаратами, которые иногда добывались негласно. Работая в «анатомичке» круглый день, студент-препаратор едва находил время, чтобы успеть перекусить в трактире или же попросить кого-то из приятелей на полтинник купить чаю, сахару и булок в ближайшей лавке.

По окончании университета Пирогов был отправлен в Дерпт (Тарту), где готовится к получению звания профессора. В 1832 году он блестяще защитил докторскую диссертацию по хирургии, где разрешил ряд вопросов по технике перевязки аорты.

В 1833 году Пирогов уже во Франции, затем в Пруссии, где совершенствуется в хирургическом искусстве. Берлинский профессор Лангенбек научил его держать скальпель не полной рукой, а тянуть, как смычок, по разрезываемой ткани. (Так ставят руку начинающему пианисту!)

Однако то, что увидел Пирогов в Европе, должно было несколько разочаровать его. Здесь операции тянулись ровно столько, сколько мог терпеть пациент. Как правило, не дольше двух-трех минут. Ведь тогда еще не применялись ни наркоз, ни местное обезболивание. Больше всего он был поражен грубыми ошибками французских хирургов.

Возвратясь в Дерпт в 1835 году, где он был избран профессором, великий хирург будет особое внимание уделять анализу ошибок, допущенных студентами, врачами, а порой и им самим в диагнозе или в лечении болезни. Вскоре, в 1839 году, издадутся два тома «Клинических анналов», которые наделают много шума и принесут их автору скандальную славу. Пирогов в своей книге впервые в истории медицины осмелился открыто сообщить происшедшее в клинике врачебной публике. Тем самым молодой хирург дерзнул нарушить старую цеховую традицию медиков – не выносить сор из избы. Никто и никогда до его книги не обсуждал публично допущенные хирургами грубые ошибки.

«Прав ли я в моем воззрении или нет, предоставляю судить другим. В одном только могу удостоверить, что в моей книге нет места ни для лжи, ни для самохвальства», – писал о своем научном методе профессор.

В 1840 году он получает в ведение госпиталь на тысячу коек, а в 1846 году создает первый в Европе анатомический институт при кафедре хирургии Петербургской медико-хирургической академии. В это время он публикует несколько знаменитых научных трудов, главный из которых атлас «Топографической анатомии…». Атлас принес Пирогову всемирное признание. В 1847 году его избирают действительным членом Академии наук.

Но Пирогову не сидится в столице, где между лекциями и операциями он изо дня в день еле успевает перекусить пирогами с подливкой. Он возлагает на себя еще одну обязанность – заведует технической частью военно-врачебного завода, где создает наборы хирургических инструментов для работы в полевых условиях.

Так великий профессор постепенно превращается в военного хирурга. В том же году он уезжает в этом качестве в действующую армию на Кавказ. При осаде аула Салты Пирогов впервые в истории медицины использовал эфир для наркоза при проведении операций в полевых условиях. Позднее он пояснит, что эфир как наркотическое вещество оказывает через кровь действие на центральную нервную систему. О новшествах при лечении ранений Пирогов обстоятельно доложит военному министру графу Чернышеву.

Пожалуй, бессмертная слава придет к Пирогову во время обороны Севастополя. В боевых условиях он проявит себя на деле как превосходный организатор; к примеру, он впервые будет очень широко использовать в полевых условиях помощь сестер милосердия. Опыт военного хирурга во время Кавказской и Крымской войн позволит ему приступить к написанию главного и итогового труда по военно-хирургической практике, который он назовет «Начала общей военно-полевой хирургии» (1864).

В 1870 году Пирогов будет в районе боевых действий в качестве представителя Российского общества Красного Креста во время франко-прусской войны. В 1877 году он уже в Болгарии, где развернулись жестокие сражения между русскими и турецкими войсками.

Вернувшись в Россию, Пирогов поселился в своем имении близ села Вишня под Винницей. Добрые полвека он отдал российской медицине и, казалось бы, мог наконец уединиться и обрести долгожданный покой.

…Как человек Пирогов пользовался в народе исключительной любовью и уважением. Как врач, профессор до самой своей кончины помогал всем – от бедняков до придворных. Он до последней минуты своей жизни продолжал практиковать, верный клятве Гиппократа. И те и другие считали Пирогова святым человеком, совершающим без конца чудо за чудом в хирургии.

Чудесного доктора петербуржцы видели последний раз в конце ноября 1881года, когда его забальзамированное тело перевозили в его собственное имение Вишню. С горечью замечали все: что-то великое, животворное и святое, что так ярко горело в чудесном докторе при его жизни, угасло навсегда…