По-прежнему я верую в любовь. Автор «Вечернего звона» писал, будучи слепым и прикованным к постели

Романс этот не может не тронуть. Воспоминания о любви, первой, чистой… О том, что каждый хранит в памяти, как самое дорогое, о том, что не вернется уже…

Вечерний звон, вечерний звон!Как много дум наводит он…

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом,

И как я с ним навек простясь,

Там слушал звон

в последний раз!

Есть поэты, оставшиеся в литературе благодаря одному лишь стихотворению. Сила такого стихотворения – в уникальной способности отзываться в человеческих душах. Мало того, отзываться в поколениях, сменяющих друг друга. Автора забыли, а песня, им сложенная, живет. Кто знает, например, поэта и прозаика Сергея Рыскина? Писал в XIX веке романы и повести, обличающие старообрядцев, – все ухнуло в небытие, поскольку не имело в сущности художественной ценности. Забытую его прозу читают только литературоведы. Стихи тоже. Слишком явное следование за Некрасовым. Но осталось и до сих пор любимо одно его стихотворение – «Удалец». Вы его прекрасно знаете: «Живет моя зазноба в высоком терему; В высокий этот терем нет ходу никому…» А кто знает Ивана Кондратьева? Стихи его забыты, и хотя недавно был переиздан написанный им путеводитель по старой Москве, роман «Гунны», но все равно имя этого литератора, погибшего в пьяной драке в 1904 году, мало кому что говорит. А вот приписываемая ему песня «По диким степям Забайкалья…» известна на всю Россию. Про Василия Чуевского слышали? Нет? Зато не могли вы не слышать его «Гори, гори, моя звезда…»

Иван Иванович Козлов, написавший «Вечерний звон», родился в Москве 11 апреля 1779 года. Исполнилось 225 лет со дня его рождения.

«Вечерний звон», собственно говоря, – перевод с английского стихотворения Томаса Мура «Those evening bells…». В русской литературе есть еще пример, когда переводное стихотворение становилось народной песней. Это «Памяти «Варяга» («Наверх вы, товарищи, все по местам…»). Слова написал немецкий поэт Рудольф Грейнц, на русский язык их перевела Евгения Студенская, которая только и осталась в литературе благодаря этому переводу. А «Варяг» поют до сих пор, как и «Вечерний звон».

Иван Козлов был в свое время очень известным поэтом, да и сейчас многое из написанного им читается с интересом, хотя, с другой стороны, многое и заслуженно забыто. Творчество Козлова восхищало Пушкина, Жуковского, Гнедича, Вяземского, Гоголя. Удивительна его поэма «Чернец» – «Мцыри» Лермонтова «наоборот»…

Отец Козлова был статс-секретарем при Екатерине Второй. Родители были богаты. Мальчика воспитывали иностранные гувернеры, что, впрочем, в то время было обычным делом. Уже в пять лет Козлова зачислили сержантом в лейб-гвардии Измайловский полк. Военной службы он не проходил, к 16 годам был произведен в прапорщики, потом в подпоручики. Словом, военным человеком был Козлов лишь на бумаге. После вступления на престол Павла Первого он благополучно, юношей, ушел с полученными чинами в отставку. Современники вспоминают о нем как о любителе светских салонов, музыки, поэзии. В 1808 году Козлов познакомился с Жуковским. В 1812-м принимал участие в организации обороны Москвы и уехал из города за три дня до вступления в него наполеоновских войск. Первое стихотворение Козлова появилось в печати лишь в 1821 году. До этого он не писал, но много читал, изучал английский, чтобы в подлиннике постигать творчество любимого Байрона.

Пушкин посвятил Козлову строки:

Певец, когда перед тобой

Во мгле сокрылся мир земной,

Мгновенно твой проснулся гений,

На все минувшее воззрел

И в хоре светлых привидений

Он песни дивные запел.

«Во мгле сокрылся мир» перед Козловым потому, что в 1821 году он ослеп, а года за три до этого появились у него первые признаки паралича ног. Козлов писал, слепой и прикованный к постели, диктуя дочери. Таким же образом и переводил. Дочь произносила ему вслух текст подлинника, он наговаривал ей русский перевод. Она записывала. Так в числе многих стихотворений и поэм записала она и «Вечерний звон»… Пушкин подметил верно в своем послании, что Козлов часто обращался к своему «минувшему» в творчестве, и вместе с этим в поэзии его возникла особая тема или мотив – сопротивления, борьбы с жизненными обстоятельствами.

Из стихотворения «К Жуковскому»:

Моли Творца, чтоб дал мне вновь

В печали твердость с умиленьем,

Чтобы молитва, чтоб любовь

Всегда мне были утешеньем,

Чтоб я встречался

с вдохновеньем,

Чтоб сердцем я не остывал,

Чтоб думал, чувствовал, мечтал.

Здесь – все. Воля к жизни и страстная к ней любовь, мужество, стойкость и смирение в его христианском понимании. Страдания поэт воспринимал как волю Божью, которой он должен покориться. Поэтому нет в его стихах уныния.

Изведал я, что убивать

Не могут грозные страданья,

Пока мы будем сохранять

Любви чистейшей упованья.

Эти строчки также обращены к Жуковскому. Гоголь писал о Козлове, что он желает «с порывом, с немолчною жаждою – торжествовать, возвыситься над собственным несчастьем…» и в то же время «сильно дает чувствовать все великие, горькие траты свои…». Козлов принадлежал к романтикам и, конечно, в творчестве стремился передать личное чувство, чего не позволяли прежде каноны классицизма. Среди романтиков он выделялся особым голосом, особенной проникновенностью, у его лирического героя было особенное мироощущение. Поэтическое мастерство и совершенно особое осмысление бытия выделяли Козлова. Литература – дама жестокая. Если нет таланта, ты не имеешь права на бессмертие в художественном слове, будь ты слепой, безногий или все вместе. Козлов остался в литературе не потому, что порой в рецензиях ему, жалея, льстили. Он был талантлив. И так сложилась судьба, что для того, чтобы раскрылся его талант, «потребовались» паралич ног и слепота. А еще вдобавок к этим недугам – глубоко личное осмысление такого понятия, как Любовь, в его христианском значении. Прочтите еще раз четверостишие, обращенное к Жуковскому. Отыщите сборник стихотворений Ивана Козлова и перечитайте его «Молитву».

Прости мне, Боже, прегрешенья

И дух мой томный обнови,

Дай мне терпеть мои мученья

В надежде, вере и любви.

Не страшны мне мои страданья:

Они залог любви святой;

Но дай, чтоб пламенной душой

Я мог лить слезы покаянья…

А вот отрывок из поэмы «Безумная», о той же Любви:

Хоть жизнь моя утрачена

в страстях

И божий свет померк в моих

очах,

Но я стеснен, а не убит судьбою –

Моя жена, и сын, и дочь со мною!

Мой дух кипит, моя не стынет

кровь,

По-прежнему я верую в любовь…

Мне вспоминается статья Бунина «Самородки», написанная после прочтения «Романа без вранья» Мариенгофа, – беспощадная инвектива в адрес Есенина. Бунин вспоминает, как в одесском порту мальчишка пел похабную песню, «пел и захлебывался от восхищения самим собою, от умиления к самому себе, главное, к тому, что «пропал я, мальчонка, пропал навсегда!». «Не довольно ли с нас, наконец, – спрашивал Бунин, – этих русых кудрей, рыданий от нежности после самого полосатого свинства и вообще «ищущих, протестующих, мятущихся душ»? В стихах прикованного к постели Козлова нет нытья, метаний, нет этого «пропал навсегда», хотя, казалось, кто, как не он, имеет на это право. Нет, потому он нашел высший смысл своего поэтического труда и пребывания своего на земле. Этот смысл открылся ему в стремлении «сохранять любви чистейшей упованья».

Иван Козлов был одним из первых в России переводчиков Байрона. В 1819 году он перевел его поэму «Абидосская невеста» на французский, а спустя некоторое время и на русский язык. Надо заметить, что, кроме «Вечернего звона», есть у него еще один знаменитый перевод – «На погребение английского генерала сира Джона Мура» ирландского поэта Чарльза Вольфа («Не бил барабан перед смутным полком / Когда мы вождя хоронили…»). Козлов часто обращался к русской истории. У него есть поэмы «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая», баллады, основанные на славянских легендах. Если проводить параллели между «Чернецом» и «Мцыри», нужно отметить ту особенность, что у Лермонтова «сильный герой» бежит из монастыря, а у Козлова наоборот, в монастырь, где и находит «утоление печалям». «Чернец» основан на русском материале, «Мцыри» – на кавказском. Заслуга Козлова еще и в том, что он провозгласил право поэта на глубоко искреннюю исповедь перед читателем, ту исповедь, за которой все-таки стоит не только вымышленный «лирический герой», но еще и автор с глубоко личным духовным опытом и со своим особенным миром.