По лабиринтам страха

Помните, в начале перестройки мы все были зачарованы главным ключевым словом – “свобода”. И прежде всего имелась в виду свобода от страха. Казалось, что стоит только разрушить репрессивное государство, и страх улетучится, сгинет, и каждый человек расправит плечи и задышит свободно.
Не случилось. И тогда все чаще стали вспоминать слова Антона Павловича, что надо по капле выдавливать из себя раба и что Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, пока не сменилось поколение, жившее в рабстве и помнящее его.
Но возможно ли и вправду избавить человека от страха, или просто он принимает разные формы в зависимости от разных социальных условий? Страх репрессий сменяется страхом безработицы, страх оказаться “врагом народа” – страхом нищеты. А может, не только любовь, но и страх правит миром? Может, это естественное состояние всякого смертного, у которого неизбежный страх смерти трансформируется в страх жизни в различных его формах?
Можно возразить, что чувство страха необходимо, как сигнал об опасности, мобилизующий весь организм человека. Но педагоги, много лет проводящие с детьми горные экспедиции, свидетельствуют: у современных детей катастрофически ослаблено чувство естественной, природной опасности.
Значит ли это, что нынешние дети стали бесстрашнее своих ровесников в прежние времена? Конечно, нет. Просто на место естественных, природных тревог и опасений пришли страхи социальные как неизбежная плата за “прогресс” цивилизации, чреватый неврозами и фобиями.
Эти страхи очень часто как бы теряют свою материальную оболочку, привязку к реальной ситуации. Они разыгрываются в воображении, в представлении, в моделировании того, что может нести в себе та или иная потенциальная угроза. Это страхи-фантомы, страхи-миражи, но они могут быть не менее, а то и более мучительней реальных.
Современное детство погружено в пучину таких вот миражей и фантомов. Многие считают, что бесконечные “страшилки” и “ужастики” – это как бы некая социальная прививка детям против зла и ужасов реальной жизни. Но на самом деле все наоборот. Заразившись бациллой ужаса, пережитого в виртуальном мире, ребенок переносит это чувство ужаса в мир реальный, который все больше начинает ощущаться им как нечто зловещее, чуждое и враждебное ему.
…У наших предков, да и сейчас у людей глубоко верующих, была и есть в этой сфере мощнейшая защита: сам Господь. И не только как утешение, убежище. В молитвах последних оптинских старцев в тот период, когда они уже поняли, что спастись им невозможно, меня поразила мольба о помощи свыше именно для того, “дабы не убояться мне страха диавольского, паче страха Божия…” Это разграничение очень важно, ведь и вправду: практически все страхи, мучающие современное человечество, – порождение мрака, а не света, и им противостоять может только нечто высшее – священный трепет богобоязни. И это не просто страх наказания. Как говорит один мой знакомый искусствовед, “Бог – не начальник”. Страх Божий – это прежде всего страх потерять любовь, как и для двух любящих людей нет ничего страшнее, чем потерять любовь любимого. Но потеря Божией Любви – это утрата глобальная, вселенская, ведь Его Любовь питает все сущее.
Нам, пытающимся сейчас заново нащупать пути к Господу и так часто тонущих в пучине печали и отчаяния, очень важно помнить завет оптинских старцев и стараться побеждать полчища дьявольских страхов мира сего высшим, Божьим страхом, несущим в себе спасение и любовь. Да будет она защитой не только верующим, но и всем, честно ищущим света, а не мрака.

Ольга МАРИНИЧЕВА