На чтение: ≈ 13 мин.Елена СТРИЖЕВСКАЯ – академическая певица (драматическое сопрано) и кинорежиссер. Редкое сочетание двух творческих профессий, но одна из них предполагает женственность, другая – жесткость и требовательность. И в обеих профессиях Елена состоялась. В кино она обладатель призов международных фестивалей. Как певице, ей не раз приходилось с успехом выступать на престижных концертных площадках Москвы и других городов России, в Европе и США. В ее репертуаре классические произведения русских и зарубежных композиторов, старинные и современные романсы, русские народные и неаполитанские песни. Но особенной любовью у публики пользуются ее программы русского романса. У Стрижевской эмоциональное, но при этом благородное исполнение – никакой расхлябанности, небрежности, неточностей. Ювелирная работа голосом. И артистизм, которому позавидуют драматические актрисы.
– Елена, у певца перед собой текст, ноты, у кинорежиссера – сценарий, которых нужно придерживаться. Есть ли общее в труде режиссера и певицы?
– Я часто выступаю с программами русского романса, для меня каждый романс – это целый фильм. Могу каждый свой романс снять: написать сценарий и снять. Это будет несколько фильмов в одном концерте. Или концерт как один фильм. Ведь за каждым романсом стоит судьба человека, его переживания. Романс – это исповедальный жанр. Что касается общего у вокального исполнителя и режиссера, то на это можно ответить словами Станиславского, который сказал, что в опере может петь каждый, у кого есть голос, артистические данные, кто владеет техникой пения, но чтобы петь романс, нужно быть еще и режиссером. Каждый романс – отдельный спектакль, отдельная драматургия. Так что немало общего. Кино я снимаю очень редко, хотя у меня есть интересные замыслы, сценарии, в том числе и для детского кино, об острой необходимости которого так много говорят, а его все как не было последние 20 лет, так и нет. Но поддерживать форму помогает музыка. Именно жанр романса, который держит меня в творческом тонусе и будит фантазию.
– На каких-то этапах ребенок не может сделать выбор. За него выбор делают родители. Есть ли у вас ощущение того, что общество потребляет не ту пищу, что нужна?
– Как утверждается во многих изданиях о здоровом образе жизни: «Мы есть то, что мы едим». Это относится и к пище духовной. Поэтому не стоит удивляться тому, что происходит в нашем обществе. Вспомним строки из песни Новеллы Матвеевой на тему поэзии Киплинга: «…Властью песен быть людьми могут даже змеи. Властью песен из людей можно сделать змей…» Тоже, по-моему, весьма актуально. Как-то года два назад я пришла в Малый театр на спектакль «Лес». На подходе к театру увидела множество молодежи. Подумала, не дадут смотреть: начнется хи-хи, шуршание бумажек… Но когда в сцене с Несчастливцевым Аксюша объясняла ему, что привело ее к решению свести счеты с жизнью, я видела, как девчонки в зале плакали. А когда Несчастливцев произносил свой главный монолог, тишина в зале была мертвая. На сцене была правда, сказанная настоящим художником, Островским, и хорошими актерами. Этот монолог так ложится на нашу современность! Еще в 1980-е годы такие монологи не были столь актуальны и злободневны, как сейчас.
Так что молодые люди очень тонко чувствуют настоящую правду и умеют отличить ее от подделки. Им очень трудно сейчас. Прежние идеалы осмеяны. Новые не окрыляют, а, напротив, только сильнее приземляют. У многих нет веры в будущее. Отсюда желание развлекаться, зарабатывать деньги и снова развлекаться… Нужна правда, настоящая художественная правда. Не та, что постоянно внушает человеку, что он произошел от обезьяны, что жизнь – это борьба за удовлетворение инстинктов. Что изображение человека во всех его животных проявлениях и есть настоящая правда о нем. На мой взгляд, это скорее пособие по физиологии, психиатрии, по психологии человека, по юриспруденции, но не искусство.
– На съемочной площадке вы диктатор? Актеры должны неукоснительно выполнять ваш рисунок роли, образа или вы приветствуете инициативу?
– В каком-то смысле режиссер должен быть диктатором, но не самодуром. Я преподавала режиссерское мастерство во ВГИКе и приводила студентам пример. Известный художник Сергей Андрияка пишет огромные полотна акварелью. Это чрезвычайно сложно. Когда его спрашивают, как ему это удается, он отвечает: «Изначально я должен видеть картину в целом, и тогда я точно кладу мазки». То же самое режиссер. Если в целом он не видит своего фильма или спектакля, ему трудно двигаться к цели. Поэтому режиссер должен видеть конечный результат и требовать от съемочной группы выполнения указаний, направлять на достижение результата. Если съемочной группе интересно работать, то и диктата особого не требуется. Правда, по пути к конечному результату по разным причинам происходит много потерь, и замысел, как правило, удается реализовать в лучшем случае процентов на 70. Я люблю работать с актерами, люблю репетиции, мне всегда интересно найти в актере то, о чем он и сам еще не догадывается. Этим поиском мы с актером занимаемся вместе.
– Важен ли вам отклик зрителей и слушателей? И что это – желание знать, получилось или не получилось, или утешение тщеславия?
– Еще великий драматург Иван Фонвизин говорил: «Особенность нашего искусства и культуры обусловлена особым свойством человека к сочувствию». То есть к сопереживанию. И если удается добиться этого сочувствия, испытываешь удовлетворение. Понимаешь, что зритель воспринял тебя сердцем, душой, рассудком. А об этом узнаешь по реакции зала, по откликам. Так что они важны.
– Вы сняли прекрасный, лирический, щемящий фильм «Детство Темы» по повести Гарина-Михайловского. Наверное, он хорошо был встречен?
– «Детство Темы» снято в 1990 году, тогда не было еще такой «разгуляй-демократии». И мне повезло: в смысле идеологии мне никто не мешал работать вообще. Это был мой первый большой фильм. Снимала я его по заказу Центрального телевидения на киностудии имени Горького. И во многом тем, что фильм получился, я обязана замечательному сценарию, написанному Евгением Николаевичем Митько («Республика ШКИД», «Бумбараш»), замечательной съемочной группе и, конечно же, восхитительному актерскому ансамблю: Анне Каменковой, Леониду Кулагину, Зиновию Гердту, Армену Джигарханяну, Игорю Кашинцеву, Виктору Бунакову, Семену Фараде, Любови Омельченко, Валентине Ананьиной, Юрию Чернову… А исполнитель главной роли, Темы, восьмилетний Сережа Голев – просто необыкновенное везение. Осенью 1991 года фильм получил два приза на Международном фестивале телевизионных фильмов в Китае – за лучшее исполнение главной детской роли и за режиссуру.
– А что делает режиссера хорошим режиссером?
– Профессия режиссера складывается из многого. Я убеждена, что режиссер должен обладать актерскими способностями. Как дирижер должен быть музыкантом. Кино – искусство синтетическое, поэтому режиссер в той или иной степени должен быть еще и писателем, и живописцем, и музыкантом, и пр. Кроме того, это коллективное искусство. Так что режиссеру необходимо обладать и организаторскими способностями, и педагогическими. Важна школа, выводящая все эти качества на профессиональный уровень. Важны общий культурный уровень, кругозор, эрудиция. Ну а если все это умножить на талант, да еще дать работу в кино, то и получится хороший режиссер.
– В фильме «Детство Темы» принимает участие много детей. Работа с ними предполагает педагогические навыки. Или есть педагог на площадке?
– Детей в картине снималось более сорока. В одних только сценах в классе гимназии сорок ребят уж точно участвовало. И проблем с ними, в общем-то, не было. Наверное, потому, что им было интересно. Они всегда внимательно наблюдали за моей работой. А вот во время перерыва могли что-нибудь отчебучить. И я их понимаю. Они очень уставали. Ведь во время съемки приходится порой по многу раз повторять одно и то же. Да еще в павильоне, где больше 30 градусов жары. Плюс операторский дым. А все дети в гимназической форме из сукна. Им приходилось очень несладко. Я этим 11-12-летним мальчишкам очень благодарна за их понимание, старание, за помощь. Помню, однажды во время обеденного перерыва они чуть не устроили гонки на тележках для аппаратуры. Но их вовремя остановили.
Педагога на площадке у нас не было. Но зато был второй режиссер с большим опытом работы с детьми на студии им. Горького, очень хорошие ассистенты. Так что с дисциплиной все было в порядке. И потом ребята видели, что вся съемочная группа работает с большим интересом, никто не халтурит. Все профессионально и всерьез. Мы просто вместе делали одно дело. Существует одна очень важная особенность работы с детьми в кино. Взрослый актер умеет управлять своей психофизикой. Это его ремесло. Он этому обучен. А ребенок?.. Скажем, как наш главный исполнитель, восьмилетний Сережа Голев? Как заставить его плакать настоящими слезами, не нанеся ему психологической травмы? Для меня это было очень важно. К сожалению, известны случаи, когда после съемок в тяжелых психологически фильмах детям требовалась психологическая или даже психическая коррекция. Но мне, слава богу, повезло не только с главным героем, но и с его мамой Надеждой. В сложных сценах я обращалась к ней за помощью. Объясняла, что мне нужно. Она с сыном где-нибудь уединялась. Вся группа терпеливо ждала. И через какое-то время она приводила мне ребенка в нужном состоянии. Я не знаю, как она этого добивалась. Но главное, что мне, чужой для него тете, не приходилось любыми способами доводить мальчика до слез на глазах у всей группы. Он после съемки тяжелой сцены быстро восстанавливался и был готов сниматься в следующем эпизоде. Вот такой у меня был педагогический прием. Конечно, я понимаю, что это случай исключительный и такую маму редко встретишь на съемочной площадке.
Выбор читателей
Комментарии