Площадь искусств

Играй балалайка

Она зародилась в эпоху русского язычества. Была, несомненно, профессиональным инструментом в руках скоморохов, которые вместе со всей языческой культурой были сметены культурой церковной. И жестко.

Окаянную языческую музыку запрещали, инструменты ломали, жгли. Вспомним страшный эпизод из “Андрея Рублева” Тарковского, где скоморох, блистательно сыгранный Роланом Быковым, платит жизнью за свои шутки и дурачества. Удары принимает не только герой картины, но и его инструмент.

Ближайшая родственница балалайки – домра, которая сейчас является неотьемлемой частью народного оркестра, была найдена в ХiХ веке в единственном экземпляре. Представьте себе масштаб уничтожения!

Балалайке повезло больше. На ней продолжали по-любительски играть деревенские музыканты. Она срослась с чисто деревенским бытом и духом в нашей стране, а тем более на Западе аж до конца ХiХ века, когда на нее обратил внимание серьезный музыкант-композитор, скрипач, любитель фольклора Василий Васильевич Андреев. Именно он вывел балалайку из музыкальной летаргии, именно он создал первый в России оркестр народных инструментов по образу и подобию симфонического оркестра, получивший в 1900 году на Всемирной парижской выставке золотую медаль. Именно тогда балалайка завоевала мир, еще не успев по-настоящему глубоко завоевать Россию и осознать собственные новые музыкальные возможности.

Бедность репертуара – несомненная трагедия для инструмента – вызвала к жизни традицию переложений, т.е. обработки для балалайки произведений, созданных для совсем других инструментов. Это было подчас своеобразно и интересно – голос-то у балалайки совершенно особенный.

Есть музыканты и коллективы, которые сейчас работают настолько интересно и нестандартно, что вряд ли кого-то оставят равнодушными. Я побывала на концерте московской группы “Джаз-балалайка”. Эти музыканты смешали народные и классические инструменты, заставили звучать то, что обычно и к музыкальным инструментам не относится, вплоть до автомобильных клаксонов и детских погремушек. И каким ярким, современным, ироничным языком заговорила у них балалайка. Балалаечник группы – лауреат Всероссийского конкурса Александр Паперный демонстрирует виртуозное владение инструментом, свободно двигаясь по сцене, танцуя, разыгрывая пародийные сценки. А ведь совсем недавно балалаечники умели играть только сидя и ни о каком шоу не могло быть и речи. Зал был полон. “Мы хотим растить своего слушателя, – сказали мне музыканты, – школьники – замечательная публика: искренняя, непосредственная, горячая. Приятно видеть, что на концерт подчас приходят с постными лицами, а уходят с восторженными”.

Ирина ПАПЕРНАЯ,

студентка Литературного института им. М.Горького

Я очень люблю этот уголок Алма-Аты, в самом центре, на пересечении проспекта Аблайхана и улицы Кабанбай-батыра. Совсем недавно здесь стояло здание, старомодное и удивительно притягивающее к себе взор и душу. У колонн назначали свидания, торговали подснежниками и тюльпанами. Это был наш Т[[smpbold]]З, а теперь здесь сквер – здание несколько лет назад сгорело, и никто не стал его восстанавливать…

Представьте, кругом голод, разруха, война – и вдруг детский театр! А Наталия Ильинична Сац твердо ерила, что в тяжелые годы театры детской радости нужны еще более, чем всегда.

По воле судьбы в 1943 г. она оказалась в Алма-Ате. В одном из писем скажет, что Всесоюзный комитет по делам искусств командировал ее из Москвы в Алма-Ату для организации здесь образцового театра для детей. Однако дело обстояло не совсем так. После того как Сац отсидела в лагерях с 37-го по 42-й год как жена “изменника родины”, ее фактически выпроводили в ссылку в Алма-Ату.

Здесь она сразу начала с организации детских утренников, затем поставила с казахской труппой Академического театра оперы и балета им.Абая оперу “Чио-Чио-сан”. После огромного успеха постановки с утроенной энергией она стала бороться за создание детского театра в Алма-Ате.

В руководстве республики отнеслись к ее инициативе с пониманием: “Театр для детей всех национальностей, что живут у нас, создавать будем. На русском, вслед ему – на казахском, первый театр для детей и юношества в Казахстане. Ваш опыт нам очень нужен”.

В 1944 году было принято постановление об организации в г.Алма-Ате Театра юных зрителей. Год спустя появилась и вторая труппа детского театра – казахская.

Вспомним с благодарностью о таких одержимых людях, как Наталия Ильинична Сац. Как же не хватает их нам сегодня!

Евгения ЧИЛИКОВА,

ведущий специалист Архива Президента Республики Казахстан

Меня всегда пленяло то, с какой легкостью поются далеко не самые простые песни Никольского в какой-нибудь веселой студенческой компании под аккомпанемент вечернего костра или утреннего прибоя. То, каким особенным тембром ложится на созвучия гитары голос импровизирующего на свой лад “барда”, даже если голоса у него нет и в помине. То, наконец, что любое слово, любое четверостишие в этих песнях обязательно резонирует в сердце.

“Музыкант”, “Печаль”, “Птицы белые мои”… Если перечислять вот так, то мало кто из широкой публики, изредка собирающейся на его концертах, потому что сами концерты до обидного редки, скажет вам, что точно понимает, о чем идет речь. Большинство величает творенья Никольского целыми строчками. “Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…”, “Бури и метели землю одолели…” или “О чем поет ночная птица…” Именно такими и остаются в памяти народной по-настоящему “народные” хиты – без лишних сносок, без названий. Но оттого они не становятся менее любимы и желанны. Вам бы хоть раз увидеть, как заваливают своего кумира огромными букетами цветов совсем молоденькие девушки и дамы в возрасте, хоть на минуту проникнуться этим зрелищем нежного и естественного человеческого отношения публики к своему любимцу, хоть однажды услышать пронзительное: “Все в этой музыке – ты только улови…”

Кто же он, Константин Никольский, на самом деле? Давайте вспомним.

Впервые автор и исполнитель завоевал всенародную любовь благодаря песням, написанным в конце 70-х для рок-группы “Воскресенье”. Он и выступал тогда с нею вместе и считался ее полноправным членом. И слушатели часто именно с ним связывали неповторимость и узнаваемость оригинального музыкального почерка коллектива. В начале 80-х группа распалась. В 1994 году она возродилась вновь, стала играть концерты, однако уже без Никольского, так что его сочинения перестали исполняться. Но по-прежнему “ходили” на кассетах и пластинках, пускай в “несовременном” виде, недоработанном настолько, как того хотелось бы Константину. Сам он в это время продолжал создавать новое, давать в меру возможностей отрывочные выступления – в вузах, маленьких клубах, на вечеринках друзей. Скромно, без помпы вышли в свет две сольные программы: “Бури и метели” и “Я бреду по бездорожью”.

В сегодняшних его песнях по-прежнему много тепла и света, но время от времени вдруг хочется вернуться в далекое прошлое, к тому, с чего начинались юность, дружба, любовь. К безумной вере в торжество рок-н-ролла. К немой грусти и восторженно громкой радости. В конце концов Никольский решил, наверное, порадовать не только своих слушателей, но и прежде всего – самого себя, когда все-таки собрал все свои старые удачи в новом альбоме “Один взгляд назад”, выпущенном месяц назад. И случилось: песни двадцатилетней давности словно задышали новыми легкими, в них забился ритм 90-х и в то же время осталась легкая ностальгическая дымка.

Говорить о Константине Никольском можно долго. Но лучше – слушать его песни. В них сказано о нем гораздо больше, чем даже в самой гениальной газетной заметке. И, что самое главное, в них сказано обо всех нас. О том, что с нами было, и о том, что с нами будет.

Константин САВОСЬКИН

В нашем клубе – гостья. Любовь ладей╬икова из Екатеринбурга. “Поэзия для меня, – говорит она, – пожизненная духовная опора, но в последние годы Пушкин возрос в сознании из постоянного собеседника и друга до гениального защитника и адвоката. Пушкина, как и другие нетленные святыни – Красную площадь, Кремль, любой кирпичик истории, – я никому не отдам. Они часть меня, и мы как бы взаимно исцеляем друг друга… После тяжелой болезни, прикоснувшись губами к древней русской стене, я ощутила исходящие из глубины веков приливы света и сил, а трещина на сыром кирпиче заросла от моего прикосновения, как раны на сердце”. Чтобы сказанное Любовью Ладейщиковой было более понятным, предлагаем вам, друзья, несколько ее стихотворений.

ПРОВИНЦИЯ

1.

И не попала вовремя в “струю”,

И не забита, как патрон,

в “обойму”, –

Зато во всем и на своем стою,

Любовь и жизнь не превращая

в бойню.

Нет жажды покровительства

искать:

Дружу с ночной звездой и вольной

птицей.

А солнцу – не с руки

меня ласкать –

Оно давно прописано в столице.

2.

Покуда звезда не остыла,

На землю скользнув, как слеза,

Хочу, чтоб столица открыла

На дальние дали глаза.

Откуда исходит сиянье?

Откуда плывут корабли?

…Провинция – центр мирозданья

И совесть российской земли.

КРЕСТ

Под запретом томясь, словно

звон колокольный,

Крест нательный живьем погребен

в ридикюль…

Там и выжил серебряный узник

подпольный

Несмотря на безбожный

отцовский “патруль”.

Я отца не виню. Жил он

верой иною.

Бескорыстным марксистом

в быту и труде:

Был крещен и огнем, и бедой,

и войною,

Свято веря курантам

и красной звезде.

…Ридикюль развалился.

Звезда проржавела

И родные могилы поправить

пора…

Крест нательный вернулся

на бренное тело,

Но измучила душу безверья гора,

Потому, услыхав колокольные

звоны,

Как свеча, возгорается память моя,

И, светлея, душа бьет земные

поклоны,

Возвратиться пытаясь

на круги своя…

КНИГА

Как книга, не изученная молью,

С краями, обожженными огнем, –

Я счастлива в моем глухом

подполье,

В бессрочном заточении своем.

А наверху – гудят миры иные,

И торг идет живых и мертвых душ,

Но я в груди упрятала Россию,

Как девочку застенчивую, в глушь.

И не отдам ее на поруганье,

Страстям, освобожденным

из тюрьмы,

Как слово в неподкупленном

изданьи,

Как луч в глазах тысячелетней

тьмы.

Любовь ладей╬икова