Плохой, хороший, великий… Бродский глазами друга

Эллендея Проффер Тисли. Бродский среди нас (перевод с английского Виктора Голышева). – Москва: АСТ:CORPUS, 2015.

Лучшим подарком к 75-му дню рождения поэта для меня, как и для многих его почитателей, стала книга Эллендеи Проффер «Бродский среди нас». Отчасти это двойные мемуары, поскольку их переводчиком выступил друг нобелевского лауреата Виктор Голышев.Эта полная жизни женщина с гривой каштановых волос – очень важный человек в судьбе Иосифа Бродского. Американская славистка, влюбленная в русскую литературу, жена специалиста по Набокову. Эллендея и Карл Профферы познакомились с молодым, но уже побывавшим в ссылке поэтом в 1969 году во время своей первой поездки в СССР. И стали настолько близки, что превратились, как точно назовет это Эллендея, в его суррогатную семью, в которой его понимали и любили. Таких семей у Иосифа было много – он вообще удивительно быстро обрастал преданнейшими друзьями и поклонниками, но «ни одна из них не сыграла в жизни Иосифа такой роли, как Карл». «И я, и наши дети», – должна была бы добавить Эллендея, потому что так и было.И дело даже не в созданном Профферами на чистом энтузиазме и за счет собственных небольших капиталов первом русском издательстве в Америке (в «Ардисе» потом вышли все поэтические сборники Бродского на русском языке). Они были настоящими, неподкупными друзьями, к которым всегда можно было обратиться за помощью и честным мнением. Именно Карл Проффер встречал друга за границей и именно в его доме тот жил первое время в эмиграции. Позже Бродский назвал эти дни своим единственным детством. На одной из фотографий того времени Иосиф с блаженным лицом наигравшегося мальчишки стоит на пороге их дома в тулупе Карла, полностью вывалянном в снегу…Несмотря на все очарование и восхищение своим героем, автор ни на миг не готова отступить от правды, такой, какой она ей открылась в тесном общении почти за тридцать лет. И этим, как признался потом Бродский, Профферы тоже подкупили его, потому что сам поэт был всегда нескрываемо пристрастен. «Он категоричен, он вещает, но это нейтрализуется самоиронией и обаятельной улыбкой», – пишет Эллендея.Она с мужем, как и многие, была покорена сочетанием ума, ранимости и при этом невероятной веры в свое призвание. И одновременно с этим в нем присутствуют великолепная дерзость и внутренняя раскрепощенность: «Самое замечательное в Бродском – решимость жить так, как будто он свободен в этой распростершейся на одиннадцать часовых поясов тюрьме под названием Советский Союз». Как в такого человека можно не влюбиться и как за него не тревожиться? Профферы видели, что он не только не хотел сидеть тише воды, ниже травы после ссылки, но как будто нарочно дразнил гусей, сочиняя письма в защиту политических заключенных… Им с Карлом стало очевидно – Бродского нужно срочно спасать. Исторический звонок с предложением зайти в ОВИР, где выдавали визы на выезд из страны, раздался, когда они были в гостях у Иосифа. И вот тут Эллендея настаивает – это желание расстаться и со стороны режима, и поэта было обоюдным. «Я не знала человека, который больше бы хотел уехать из СССР, чем Иосиф», – пишет Проффер.О мифотворчестве Бродского и целенаправленной фантастической карьере на Западе Проффер говорит также честно и спокойно. «Он быстро понял, кто что-то значит, а кто – нет… Ум и чуткость Иосифа сыграли важнейшую роль в его успехе, – анализирует Эллендея, но в ее глазах это не порок. – Если у тебя слава, у тебя есть возможность влиять на культуру; если ты прославился, ты показал Советам, что они потеряли». При этом Проффер напоминает, что «связи есть у многих, но не все получают Нобелевскую премию»: Бродский, чей русский акцент многим не позволил понять его нобелевскую речь и чьи стихи в переводах оставляли желать лучшего, добился не только того, что его признали равным великим американским и европейским коллегам по цеху, но и небывалого возвышения роли поэта в Америке. Такова была сила его личности и поистине пророческой веры в свою поэтическую миссию.Эллендея Проффер не желает упрощать и характер поэта: «Иосиф Бродский был самым лучшим из людей и самым худшим… Он мог быть таким милым, что через день начинаешь о нем скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась клоака и унесла его». Уже после смерти Карла Проффера от рака Бродский пригрозил вдове друга подать на нее в суд за публикацию воспоминаний мужа о нем. (При этом одно из лучших и пронзительных эссе поэта «Меньше единицы» посвящено «Памяти моей матери и моего отца. Памяти Карла Рея Проффера».) Разругался нобелевский лауреат и с давней подругой, писательницей Сьюзен Зонтаг. Однако обе они не смогли отказать ему в приезде на его 50-летие. «И это кое-что говорит о личности Иосифа. Он мог вас страшно огорчить, мог оскорбить ваше чувство чести и справедливости, но вы прощали его во имя чего-то, что даже трудно назвать», – признает Эллендея.И даже не из-за его честного, обезоруживающего признания «я знаю, что я такое, и не слишком хорошо к себе отношусь», и не только его таланта. Просто другой такой личности она не встречала. Еще только познакомившись с Иосифом, Эллендея проницательно заметила, что хотя «говорит он: «Мы ничто перед лицом смерти», а исходит от него – я покорю». Самое важное для меня в тайне этого человека автор раскрывает в конце книги: «Я не хочу, чтобы был музей Иосифа, не хочу видеть его на марке, видеть его имя на фюзеляже: все это означает, что он мертв, мертв, мертв – а более живого человека не было на свете».Между тем…24 мая страна отметила юбилеи сразу двух наших нобелевских лауреатов – 75-летие Иосифа Бродского и 110-летие Михаила Шолохова. Празднования прошли довольно широко. Автору «Тихого Дона» были посвящены многочисленные фестивали, конкурсы и чтения, в том числе для педагогов и школьников. В память о Бродском в Санкт-Петербурге все же открылся долгожданный музей в его «полутора комнатах» в доме Мурузи.