Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​Раз в неделю, по четвергам, после работы я отправлялся в книжный магазин. Чтобы, пройдя мимо полок, забитых классиками марксизма-ленинизма – собраниями сочинений разного формата и разного цвета, решениями партии и правительства, стенограммами съездов, пособиями для слушателей университетов политпросвещения и культуры, порыться в поэзии и очерках. Не всегда удавалось найти что-то стоящее, но все-таки иногда кое-что попадалось. Зато по воскресеньям на книжном рынке можно было купить все: Хемингуэя и Пруста, Ахматову и Гиппиус, Лину Костенко и Василя Симоненко. Были бы деньги. Некоторые альбомы, например Пабло Пикассо, Сальвадор Дали, Генри Мур, Василий Кандинский, правда, изданные за рубежом, стоили больше, чем я тогда в месяц зарабатывал – в свой первый год после университета.

Помню, именно тогда вышло изящное издание «Зачарованной Десны» Александра Довженко – был такой на Украине писатель, киносценарист, один из основателей нового украинского кино, которое зарубежные критики сравнивали с итальянским. Черно-белые иллюстрации карандашом Александра Ивахненко светятся и кажутся солнечной паутиной, которая может вот-вот раствориться в воздухе, улететь, исчезнуть. Книга стоила 88 копеек, я отдал за нее  целых три рубля. Книгами очерков тогда, да и теперь тоже, мало кто интересовался.  И в тот год в магазине я купил книгу, которая перевернула весь мой мир, представления о творчестве, пошатнула авторитет моих университетских преподавателей, зародила сомнения в собственных способностях. Это была книга «Дождь перестал» Марии Белкиной. Я проглотил ее сразу,  за одну ночь. Я спрашивал себя: как можно так написать, чтобы ты реально почувствовал, что знаешь героев очерков, что слышишь, как они разговаривают, что проходишь вместе с ними через все, через что они проходят? Вы не поверите, в первый год работы в газете я раз десять прочитал эту книгу. Всего пять очерков. Про критика, литературоведа, собирателя книг  Анатолия Кузьмича Тарасенкова.  Ему присылали редкие книги из всех уголков страны. «Почтальон утверждал, что Тарасенков один дает нагрузку почте  как целый квартал».  «Россия шлет!» – любил он повторять. Но если ничего не приходило, день считался потерянным. Хотя таких дней почти не случалось. Вернувшись в 1955 году из Сибири, Аля Эфрон, дочь Цветаевой, увидела у Тарасенкова  книгу матери «Царь-Девица». Он купил эту книгу еще до войны у букиниста.  Аля узнала эту книгу – она принадлежала матери, и увидев, как всполошился Тарасенков,  сказала: «Я  ни в коей мере не претендую на эту книгу. Я знаю, что это значит для вас…» Когда она ушла, Тарасенков  запереживал: «Я должен был отдать ей? Но я не могу! Я уже не имею права отдать книгу с полки». «Книга с полки никогда, никому. Книга только на полку». Многие поэты, как Твардовский,  считали, что «Тарасенкову  – обязательный экземпляр». Или Маршак: «Две тысячи сонетных строчек // Прими, вернейший из друзей, // Редактор, критик, переплетчик, // В шкафу устроивший музей».  «Тарасенков держал раз пари, что он сможет двадцать четыре часа подряд читать стихи без перерыва.  Наверное, смог бы. Но слушатели не выдержали. Дегустация стихов, бои стихов. Один начинал, другой перехватывал, по первой строчке, по строфе угадывал, продолжал… Угощения могло в доме и не оказаться, ну а уж стихов -досыта!..» «Я рад, что у тебя такой дом с душой и настроением», – писал Тарасенкову Борис Пастернак.Второй очерк про геолога Прусевича, который нашел залежи нефелина – сырья для производства алюминия в Кыя-Шалтыре – «труднодоступной, задренованной, малоизученной»  тайге.  Первая часть очерка была написана (страшно подумать!) в 1962 году. И снова тот  же эффект: я вижу этих людей, слышу их, проживаю вместе с ними их жизнь. Все важно для автора – и пьяная ссора, и старуха, торгующая рыбой у киоска, и дежурная местной гостиницы, собирающаяся четвертый раз замуж, и потерянный орден Ленина (в советское-то время!),  и повариха столовой на двенадцать мест, и поход за ягодами в тайгу, и  Прокопий, который на восьмидесятом году отхватил избу всем на удивление и зависть, и прогнозные карты, которых не было, и Бог, что правду видит, да не сразу говорит. Это и есть жизнь.  Не вчерашняя, сегодняшняя.Прошла вечность, после того как я впервые прочитал очерки Белкиной. Почти двадцать пять лет я не открывал эту книгу.  И вдруг в прошлые выходные на даче совершенно случайно она попалась мне на глаза. Как когда-то очень давно, я проглотил ее сразу всю. Люди снова как живые, я их слышу, я их вижу.  Они сегодняшние. Все написано как будто вчера. Жаль, что Тарасенкова  давно нет в живых,  да и сама писательница, его жена – Мария Осиповна Белкина – умерла четыре года назад, прожив почти девяносто два года. И Прусевича, тоже, наверное, уже нет, он ведь воевал в Отечественную. Вот с кем надо было делать интервью, и не одно, для нашей газеты.    …А еще у Белкиной есть потрясающая книга о Цветаевой  – «Скрещение судеб». Однажды в Конюшках  – «горбатых, кривоколенных, крытых булыжником. Вверх и вниз…  Вниз к зоопарку. Вверх на площадь Восстания» – Цветаева, прочитав «От грешного к грешной // На лестнице спешной // Хлеб нежности днешний…» все до конца, сказала: «Тишина, ты лучшее из всего, что слышал… Молчать… Молчать рядом, молчать вместе – это больше, чем говорить… Как это иногда надо, чтобы кто-то рядом молчал!..»А еще у нее есть замечательный очерк про бурундука «Приятель». Прочитайте его детям. Но прежде прочитайте внимательно сами. Он не про бурундука – он про нас  с вами…