Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​Когда ушла из жизни моя первая учительница, я написал не о том, как Любовь Ивановна всех нас любила. У нее не было своих детей. Мы все – и отличники, и двоечники – были ее детьми. Не написал я и о том, сколько раз мы побывали с ней в лесу. И о ее любимом занятии, когда она приводила нас на опушку и показывала, каким разным бывает зеленый цвет у майского леса. Она учила нас всматриваться и вслушиваться. Я только потом, через годы, стал понимать, что именно это для нее было главным, а не наши пятерки и похвальные грамоты. Я тогда написал о том, что она любила японскую поэзию и при встречах часто цитировала строки тысячелетней давности: «Зимняя луна, // Ты вышла из-за туч, // Меня провожаешь. // Тебе не холодно на снегу? // От ветра не знобит?» И, помолчав немного, всегда спрашивала: «А тебе, мой дорогой, не холодно?» А еще я писал о том, что Валерий Золотухин был ее любимым актером. Мое интервью с ним она хранила в специальном альбоме, где собирала долгие годы все газетные и журнальные вырезки о нем…

Неделю назад я вернулся из Барнаула. Алла Константиновна Абросимова, председатель клуба учителей года Алтая, очень точно заметила: «Испытания всегда сближают, а испытания совместным творчеством делают людей настоящими друзьями, близкими по духу, желанию сделать этот мир лучше. Наш конкурс – это дверь, открытая для тех, кто хочет дерзать, искать, находить и созидать. Стучать в эту дверь не нужно – вас уже ждут». Я подумал, что, может быть, самое  главное, что делает конкурс,  – это то, что он открывает смыслы педагогической профессии. И еще я понял, что Алтай – особое место, он открывает тебе смыслы, которые долго ускользали от тебя, казались неуловимыми. И Сростки (Шукшин), и Полковниково (старший и младший Титовы), и Быстрый Исток (Золотухин) приближают нас к этим смыслам…Когда-то Валерий Золотухин, рассказывая мне о своей жизни, заметил, что начался он с Владимира Степановича Фомина. Каждому нужен поводырь – человек, который обозначит для тебя начало пути. Таким поводырем для Золотухина стал школьный учитель Фомин. Он впускал его в свою взрослую жизнь, разговаривал с ним на равных, советовался по всем житейским проблемам. Именно Фомин увидел в Золотухине актера. И заставил им стать. Он был его академией художеств, где сразу заведовал всеми кафедрами. Он научил его быть «добытчиком»: из всего прочитанного, услышанного добывать зерна истинного. Докапываться до глубины, до того корня, который кажется недобываемым, но который обязательно женьшеневый. Учитель учил его ловить ускользающие краски каждого мига, укладывать до случая в запасники памяти сердца то, «как барахтаются лошади в трясине, как гукают мужики в бане, как по утрам отец пьет молоко, ищет свой ремень, стаскивает сапоги после пашни, как гнет шею кобыла Рыжка». Он научил его быть несговорчивым, когда дело касается принципов. На Одесской киностудии, где в давние советские годы снимался телефильм «Весна двадцать девятого», долго помнили телеграмму актера на Центральное телевидение. При монтаже картины выбросили эпизод: герой Золотухина Гай пляшет с иностранцем, который помогал строить первый тракторный завод в СССР. Режиссер сокрушался, но ничего не предпринимал для спасения эпизода. И тогда Золотухин отбил на ЦТ телеграмму: «Прошу вернуться к этому эпизоду. Уверен, он необходим». Вскоре позвонил главный редактор и пообещал разобраться, а ответ прислать в Ростов-на-Дону, куда актер уезжал вместе с театром на гастроли. Он приходил каждый день на почтамт, протягивал паспорт в окошечко «до востребования». И однажды ему подали лаконичную бумажку: «По вашей просьбе рассмотрели эпизод. Он вставлен в картину. Считаем, что это было нашей ошибкой». Золотухин говорил позже, что не сделай он попытки оставить эпизод, перестал бы уважать себя. Нам надо «постоянно собирать свои дребезги». Так однажды сказала Золотухину Алла Демидова. Это помогает преодолевать боль. Валерий научился этому еще в детстве. Лежа, не вставая с постели  (в семь лет к нему прицепился костный туберкулез), отучился в санатории первые три класса. Потом плясал везде и всюду – в самодеятельности, на свадьбах, пока ноги не становились ватными, пока красные мотыльки перед глазами не застилали весь белый свет. Он часами исхаживал склоны Исток-речушки, на которой стояло его родное село, – «больные колени скрипели на всю округу». И выкарабкался, осилил болезнь. Члены приемной комиссии театрального института здорово бы удивились, узнав, что мальчишкой его считали калекой на всю жизнь. В одной из своих книг Золотухин написал, что «ранить и врачевать человеческие души позволено лишь тому, кто сам – открытая рана». …Его похоронят в Быстром Истоке…