Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​Только человек, который был безнадежно влюблен и доставал своими стихами Беллу Ахмадулину, который тихо слушал, как Андрей Вознесенский читает свои стихи его сестре, которому Владимир Тендряков настойчиво вкладывал в сознание слова о том, что человек перестает быть личностью, когда склоняется под гнетом Системы, который учился у великих Учителей дерзости, умению обнимать необъятное, мифопоэтическому мышлению, учился запросто беседовать с самой Вечностью, может сказать своим читателям не выпендриваясь: «Сочтемся смыслами, – ведь мы свои же люди…»

Александра Григорьевича Асмолова, Сашу, я знаю с тех пор, когда работал в «Комсомольской правде». Мы тогда сильно дружили с Геннадием Алексеевичем Ягодиным, председателем Комитета по образованию.  Часто приглашали его в редакцию, на шестой этаж, слушали открыв рты. Нам казалось, что образование на пороге великих перемен, а уж теория устойчивого развития, переложенная на школьный контекст, вообще изменит все содержание школьных программ и спасет нас от всех грядущих и уже грянувших бед. Ягодин собрал вокруг себя замечательную команду профессионалов. Были в ней не только специалисты по методике, дидактике, истории и теории педагогики, но и психологи, социологи, экологи, статистики, этнографы.  Главным психологом  Ягодин взял  Александра  Асмолова, ученика Алексея Николаевича Леонтьева и Александра Романовича Лурии, бывших учениками великого Льва Семеновича Выготского. На одной из конференций я услышал, как Саша запальчиво говорит о том, что школе нужны практические психологи, так появилась его статья на первой полосе под рубрикой «Каждый день на этом месте». С тех пор мы и дружим – четверть века.  Я спрашивал и себя, и его в те годы, зачем он бросил любимую психологию и стал заниматься образованием. Он объяснял, что наивно надеялся, что если дать ему образование как точку опоры, то он перевернет тоталитарную систему, поможет народиться поколениям, не ведающим страха перед властью.Саша в конце восьмидесятых прошлого века одним из первых почувствовал, что «у общества обострилось чувство необходимости обращения к психологии», что «начал оформляться заказ на понимание психологии человека», он увидел, что этот заказ пока «еще звучит, как шепот, который не всегда и не все слышат». Но уже тогда он верил, что культурно-историческая психология, которую ныне называет «посланием золотого века», в произведениях которой содержится «критика экспериментального разума академической психологии с ее образом «рационального человека» вне культуры и истории», способна изменить масштаб видения человека в истории третьего тысячелетия.Исследуя теории и практики, идя по стопам классиков психологии и гуманитарного познания, Александр Григорьевич пытается погрузить образование в пространство культуры, видя в нем один из ключевых эволюционных механизмов приобщения к миру смыслов разных поколений.  Его философия жизни укладывается в, казалось бы, простую, но многими так и не понятую формулу: «Пытаться вмешаться в социальную реальность, чтобы воплотить в ней выстраданную формулу восхождения человека в историко-культурной динамике социального развития: «Индивидом рождаются. Личностью становятся. Индивидуальность отстаивают».Однажды мы были с ним в Нижневартовске. В зале собрались родители, учителя, директора школ. Он начал говорить тихо и спокойно о культуре достоинства, как перейти к ней от культуры полезности. И чем дольше он говорил, тем сильнее заводился. Предельные искренность и откровенность. Не просто рассказ о том, что он знает лучше других, о чем постоянно думает, а проживание того, о чем говорил. Казалось, в нем разгорается какой-то костер. Или, может быть, тогда я подумал, что более точное ощущение от его выступления,  что он стоит на костре, и пламя подбирается к нему все ближе и ближе, и он боится, что не успеет все выстраданное сказать нам, поэтому и летят слова, едва поспевая за мыслью. Когда он закончил, многие люди плакали, как в церкви после молитвы, – просветленные и очищенные.  Александр Асмолов издал книгу «Оптика просвещения: социокультурные перспективы». Как говорит сам автор: «Все   смешалось в этой книге. Проза и поэзия. Профессия и судьба. Перемешались в ней разные потоки сознания и разные потоки деятельности. Настоящее и будущее. Жизнь и любовь». В ней попытки историко-эволюционного поиска смысла социальных изменений и социально-психологические эссе о феноменологии обыденной жизни, конструктивистские идеи о социокультурной модернизации общества в сетевом столетии и  проекты вариативного образования, социальная утопия о грядущем толерантном обществе и размышления об оптимистической трагедии одаренности… Я бы назвал эту книгу энциклопедией восхождения к культуре достоинства, выращивания человечности.  В одном из эссе автор заметил: «…мы должны осознать и принять важную истину: родительство – самая трудная из профессий на Планете людей. Суть этой профессии – выращивание человечности. Восхождение ребенка к человечности начинается с любви в семье, которой Он и Она делятся со своим ребенком. И тем самым ткется незримая нить, объединяющая людей друг с другом». Любви в этой книге посвящено немало страниц. Как и детству. Это была вторая книга, которую я прочитал от корки до корки, не отрываясь. Первую – Абраам Моль «Социодинамика культуры», еще будучи студентом… Зачем Саша издал эту книгу? Ответ в эпилоге: «Стоит взглянуть сквозь оптику Просвещения на эволюцию человечества как историю отклоненных альтернатив и разбегающихся в бесконечностях возможностей (тут вспоминается Борхес с его «Садом расходящихся тропок». –  П.П.), и пред нами раскроется захватывающая перспектива – перспектива восхождения человечества к Разнообразию: Разнообразию Личностей, Разнообразию Культур, Разнообразию Цивилизаций. Подобное видение приоткрывает смысл Просвещения как историко-культурного механизма поддержки разнообразия, вариативности различных развивающихся систем, нравственным императивом движения которых является движение к ЕДИНСТВУ РАЗНООБРАЗИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА». Хотя полушутя на страницах книги он и признается, что не работает Кассандрой, даже на полставки,  но, думаю, он знает, что придет время, и школа неопределенности одержит верх над авторитарной педагогикой, что наступит эпоха культуры достоинства, в которой ему так хочется пожить. И я в это верю, видя, зная, как высказанные, предугаданные  Александром Асмоловым идеи превращались в концепции, программы, проекты…  И мне кажется, Саша еще набедокурит «на рысистой дорожке беговой», говоря словами Мандельштама – «гения трансляции смыслов», протянувшего однажды из тридцатых годов руку помощи автору удивительной книги. Не прочитав эту книгу, мы станем беднее, мы не скоро найдем ответы на  терзающие нас вопросы, мы так и не превратим нашу школу в школу неопределенности, где отсутствие ответов на многие вопросы  «норма, а не аномалия», мы с трудом будем продолжать находить смыслы. Их нельзя дать, их нужно только найти.  Кажется, так говорил Виктор Франкл.Книгу Александра Асмолова «Оптика просвещения: социокультурные перспективы» не только интересно читать, но и приятно рассматривать. Иллюстрации и дизайн точностью своей великолепны.