Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​«Ленин – жил». Это историческая правда. Независящая от нашего желания. Время не течет вспять.«Ленин – жив». Это не совсем правда. Забальзамированный вождь мирового пролетариата лежит в мавзолее. Очереди туда еще большие. Но нынешние школьники уже почти ничего о нем не знают.«Ленин – будет жить». В архивных документах и учебниках истории. Как основатель великого и трагического государства. Как утопист и социальный экспериментатор. Как человек, замахнувшийся на невозможное. Эксперимент не бывает безрезультатным. Любой результат важен. С точки зрения стороннего наблюдателя. Те же, над кем экспериментируют, часто совсем другого мнения. Но идеи и результаты можно по-разному интерпретировать. Где самые сильные социальные государства? В Скандинавии.

Швеция, Дания, Норвегия строили свое социальное благополучие на идеях социализма. Задумка у гения была одна. На практике вышло совсем другое. Даже такой замечательный лозунг – «От каждого по труду, каждому по способностям» – не сработал. В советское время одна номенклатура жирела. После развала страны  богатые стали неустанно богатеть, бедные беднеть. Зато каждая кухарка (в новейшей истории – всякий начальник цеха) получила возможность управлять государством. Ну уж если быть точным, то не всякая и не всякий. А только умеющие вовремя поддержать генеральную линию партии, блока или лично человека, управляющего на данный момент страной. Формула «надо оказаться в определенное время в определенном месте с определенными людьми», позволившая в девяностые годы  определенным лицам заработать стартовые миллионы и стать собственниками бывшей народной собственности, теперь используется, пожалуй, только в политической сфере.«Двое в комнате. Я и Ленин – фотографией на белой стене». Ныне в любом чиновничьем кабинете тоже двое: чиновник и президент. И тоже фотографией на стене, правда, не всегда белой. Или на столе. В дубовой рамке. Чем выше стоит чиновник, тем фотография больше и рамка богаче. Спрашиваю знакомого директора школы: «Почему именно президента фотография висит в вашем кабинете?» Он, не задумываясь, отвечает: «Он же наше всё». Кажется, на протяжении двух столетий нашим всем был Пушкин. «А кто ваш любимый ученый-педагог, педагог-мыслитель?» – «Василий Васильевич Давыдов». – «Вот бы и повесили его портрет». – «Но его начальство в лицо не знает».Для чиновников портрет Путина в кабинете – это некий знак лояльности. Который он сам признал обязательным. Церемониал. Процедура. Так обязательны  были раньше линейки и вахты у памятника Ленину в каждом городе и поселке, в каждой деревне. Никто не считал, переписи не проводил, сколько стояло  памятников Владимиру Ильичу по всему Советскому Союзу: от Сахалина до Калининграда, от Диксона до Кушки. Каких только памятников вождю я не видел за свою жизнь! Встречались среди них настоящие шедевры – почти леонардовские творения  и откровенный ширпотреб. Больше всего меня поразила отрезанная голова вождя в Улан-Удэ.  Как голова Иоанна Крестителя. Не на блюде, на стремящемся в небо мраморном постаменте. Кому жертва? И кто царь Ирод? Про Саломею все ясно. В ее роли выступил зодчий, изваявший это чудо. Гипсовый памятник – вытянутая рука, взгляд устремлен в светлое будущее – в Васильевском районе Запорожской области. Таких было тысячи по всей стране. Но этот выделялся: выкрашенный золотой краской спереди и  бронзовой сзади. Я думаю: что, без  памятников любили бы его меньше? Или не помнили бы о нем? Вряд ли. Мне кажется, власть отвела ему после смерти роль почетного надзирателя, вечного смотрителя за нашими делами и нашими душами. Днем и ночью. Он глядел на нас всегда, наш старший брат, бывший «живее всех живых».Народ и власть – это не тождество. Между ними нельзя ставить знак равенства. Взаимоотношения народа и власти скорее уж описываются какой-нибудь тригонометрической функцией. А уж народ и партия едины не были никогда – ни тогда, ни теперь. Ленин останется в истории как человек, создавший первое на земле государство, которое должно было обеспечить всем братство, равенство и справедливость, развить в каждом его талант и стать моделью для всего остального мира. Увы, не получилось. Были грандиозные успехи и невосполнимые потери. Были радость и страх. Были гордость и унижение. Гиблое дело считать теперь, чего было больше – хорошего или плохого. История – это соединение несоединяемого.  (Я помню, в годы перестройки в «Правде» появилась статья генерального секретаря Компартии США Гесса Холла с такой фразой: «Нет другого пути, как от социализма к капитализму». Слава богу, дежурную бригаду не расстреляли, а просто уволили – времена уже пошли другие.) Но прогноз сбылся. Нет страны, но есть ее история, история ее народа…  Так будет и с Путиным. Он войдет в историю тем, что прирастил российские земли. Уже входит. Что бы завтра ни произошло…Я очень хотел стать октябренком. Ведь Любовь Ивановна, моя первая учительница, говорила, что октябрята – лучшие ребята, они все умеют и все могут, помогают младшим и заботятся о пожилых. Мне очень хотелось быть лучшим, все уметь делать. Но еще больше мне хотелось носить красную октябрятскую звездочку – аленький цветочек с портретом маленького кудрявого Володи. Я очень завидовал его кудрям. В октябрята меня приняли, как и всех моих одноклассников. Красивые звездочки терялись, ломались, но мама в начале второго класса купила мне целый десяток и их хватило до поступления в пионеры. Я с гордостью носил свой красный галстук. Он все время вырывался из-под застегнутого пиджачка. Я боялся, что он взлетит куда-то в небо и я больше никогда его не найду. О новом галстуке и речи идти не могло. Это казалось предательством. Какой-нибудь взрослый дядя или тетя в пионерском галстуке периодически обращались к нам с трибун: «Пионеры, к борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!» Мы отвечали дружно: «Всегда готовы!» Дело партии казалось  важным, таинственным и серьезным. Лежало оно где-то за синими морями и дальними горами и ждало, когда мы придем совершить его. Но все наше служение партии заканчивалось пионерскими сборами – монтажом из пламенных стихотворений, помощью отстающим и подметенным двором бабушки Марты. В университете я сдал курсовую работу досрочно, чтобы ехать в  студотряд. Через неделю руководитель вернул мне ее без единого слова с листочком, где были записаны четыре ленинские цитаты с указанием,  в какие места их поставить. А работа была у меня про первые печатные издания Южного и Северного Йемена – тогда еще двух разных государств….Ленина надо похоронить по-человечески. Памятники оставить ему только те, что являются произведениями искусства, и в местах, знаковых для его жизни. Надо успеть почистить текст. Всё и все в этом мире – единый текст.