Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​Стремительно догорает лето. Ушла жара. Зачастили дожди. Все больше опавших листьев по утрам на земле. Флоксы осыпаются. И все сильнее горьковатый запах хризантем. Вода в реке стала гуще и темнее, и рыба ленивее. Звезды падают все реже. Время становится осязаемым. Пульсируя, как кровь в жилах, оно течет сквозь нас, неотвратимо неся нас к осени, к границе между вчера и сегодня, между прошлым и будущим, к началу. Первое сентября – всегда начало. Для всех…Моя первая учительница как-то рассказывала мне, что, проработав в школе полвека, она в деталях помнит каждое первое сентября: погоду, свое настроение, букеты, платьица и передники своих учениц.

Забылись педсоветы и педагогические конференции, выговоры и неприятные беседы с родителями, но она помнила и в семьдесят лет, как Валя Середа в шестидесятом году подошла к ней после торжественной линейки и попросила: «А можно, чтобы и мама со мной каждый день училась в школе?» А в шестьдесят четвертом не успел директор сказать свои напутственные слова, как совершенно безобидное облачко обрушилось настоящим ливнем. Все кинулись в классы, и она тоже побежала вслед за своими первоклассниками. («Какой оставишь в жизни след? След, чтобы вытерли паркет и посмотрели косо вслед? Или другой, незримый след, в чужой душе на сотни лет?») На ступеньке каблук подвернулся, и Любовь Ивановна со всего размаху вписалась в крыльцо, а Толя Легеза закричал на весь школьный двор: «Любовь Ивановна убилась!» Она помнила, как в одни годы на Первый звонок приходили чуть ли не все местные чиновники и как в другие, кроме учителей и родителей, на празднике никого не было. Менялась власть. Менялись установки. Менялось отношение к бывшим выпускникам. Она не обращала внимания на политику. Она просто учила детей писать и читать, слушать шум камышей и чириканье воробья, видеть в бегущих по небу облаках каравеллы, рисовать невиданных зверей и сочинять смешные песенки.Никогда ни один из букетов, подаренных ей на первое сентября, она не уносила домой. Все они стояли на окнах, каждое утро менялась вода, подрезались стебли. Почти месяц класс был похож на оранжерею. Она была лучшей не только в школе, но и в районе. Грамоты, звания и даже медаль. Я многие годы пытался понять, почему ее любили все дети: и отличники, и середняки, и отпетые двоечники. Правда, в четвертом классе мало у кого в табеле были тройки, одна-две на весь класс. Она была строгой и требовательной, и дисциплина на ее уроках была еще той. Однажды в отпуске, когда уже мой сын собирался в школу, я зашел к Любови Ивановне, и мы проговорили с ней не один час. После того разговора можно было писать диссертацию о ее методике. Она не признавала отрицания. Оно напрочь отсутствовало в ее педагогическом языке. Она никогда не говорила своим ученикам «нет», «не делай этого». И главное – все дети у нее учились играючи. Она умела превратить любой урок в сказку, и в этой сказке всегда нужно было что-то сделать самому, чтобы наступил счастливый конец. Я видел ее и совсем старой. Здоровья уже не было. Ноги почти отказали. Еле ходила с двумя палками. Глаза плохо видели, но ум был таким же ясным и трезвым, как и двадцать лет назад. Выйдя на пенсию, она продала свой дом и перебралась к сестре. Муж умер давно, когда она еще работала в школе. Детей у нее не было. И в тот день, сидя в маленьком садике, она мне открыла свой самый важный секрет, о котором никогда и никому не говорила. В каждом классе у нее был ребенок, которого она называла для себя сыном или дочкой, считая родным. Никто об этом даже не догадывался, ни сам ребенок, ни учителя вокруг, ни его родители. Иногда это был отличник. Иногда, наоборот, самый задиристый. Иногда двоечник. Она просто смотрела на него и думала, какое это счастье, что он у нее есть, вот он выучится, вырастет, у него будет своя семья… Теперь я понимаю, что эти дети для нее были опорой, которая давала ей и силы, и надежды.Я забыл уже многое, что было в прожитой жизни. Но я помню всех своих учителей: кого лучше, кого хуже. Я любил их всех. Даже тех, кто меня не выносил, а такие тоже были. Учительский авторитет в те годы был для меня гораздо выше, чем, как это ни печально, родительский. В школе я научился жить. И там были усвоены главные правила, которым я следую и сегодня. Именно поэтому первое сентября – это в самом деле праздник, который всегда со мной.