Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​«Когда я приехала секретарем ЦК ВЛКСМ в 1981 году в Москву, все возмущались. В педагогику инженера? Что она понимает? И все начали вычислять: кто? Сначала смотрели, кто муж. Но муж особенно выдвинуть не мог. Искали любовника. Любовника не нашли. Так вы знаете, что мне приписали? Что я внебрачная дочь Щербицкого, тогдашнего партийного руководителя Украины. Ну внебрачная, так внебрачная. Я сама иногда удивлялась, как при всех разговорах, что кто-то кого-то выдвигает, кукловодит, я сама шла по всем этим ступеням. У меня романы были в жизни. Не без того. Но у меня никогда не было людей, которые меня за женские чары выдвигали», – признавалась она в одном интервью.

Родилась в Алма-Ате, училась в математической школе в Ростове-на-Дону, поступила в Харьковский авиационный институт, попала по распределению в конструкторское бюро Антонова. Придумывала крыло. И придумала. Его пустили на поток. Ей прочили конструкторскую карьеру. Может быть, она бы и стала первой знаменитой женщиной-авиаконструктором, если бы не комсомол. Он многим менял жизнь.Мы познакомились с ней, когда она уже была секретарем ЦК ВЛКСМ, курировала студенческую молодежь, а я работал в «Комсомольской правде». Мы вместе поехали в Липецк на слет молодых учителей. Проговорили в купе всю ночь. Не про комсомол, не про молодых учителей, про Киев говорили, который одинаково любили, про щемящий запах сирени вокруг Выдубецкого монастыря, про только что вышедшую «Марусю Чурай» Лины Костенко, про Аду Роговцеву и Богдана Ступку, про наших детей – ее сын был чуть старше моего, про родителей и тишину, которой не хватает в большом городе, про время, похожее на бездонный водоворот. Когда проводница пришла нас будить, она ужаснулась: «Как же я буду выглядеть?» Выглядела она блестяще всегда. Никогда никому не показывала своей усталости. Она прятала свою боль так глубоко, что иногда казалась бесчувственной. Многие и не догадывались, какая страшная болезнь точит ее в последние годы. Она ей сопротивлялась до последнего. Но силы были неравные. Она отвечала откровенно на все вопросы журналистов, иногда удивляя их, иногда шокируя своей искренностью. Ее как-то спросили, что она делает по утрам. Она ответила: «Встаю утром очень тяжело. Не хочу вставать. Будильник встает, а я нет. Поднимаюсь, иду к зеркалу. Не очень сильно себе нравлюсь. Беру «спички». Открываю глаза, вставляю, чтобы они у меня не закрывались. Потом делаю несколько упражнений, минут десять помашу руками-ногами. Потом натыкаюсь на какую-нибудь свою фотографию (их много у меня). Слушай, говорю сама себе, вот это неплохо. И вот это тоже хорошо. Так, Люся, давай-ка займемся собой. Ну тут и начинается – минут 40 минимум я занимаюсь собой. Потом подхожу к зеркалу. Смотрю на себя. Не зря работала. И громко говорю: «А не слишком ли я хороша для них?» Утро с половины седьмого до восьми – то время работы над собой. Естественно – сок, естественно – семечки тыквы с перепелиными яйцами».А потом мы вместе ездили в Соединенные Штаты на советско-американский молодежный форум. За полгода до поездки она стала по утрам заниматься с учителем английским языком. Каждый день. И на форуме произнесла не только вступительную речь на английском, но и в дискуссиях участвовала без переводчика. Проштудировав Джона Стейнбека «Путешествие с Чарли» и Джека Керуака «На дороге», вставляла к месту в разговорах с американцами меткие цитаты из этих книг. Всю нашу делегацию пригласили к себе домой на вечеринку Кити и Эдвин Долан. Красивый каменный дом в пригороде Вашингтона. Небольшие рощицы вокруг. Цветущий луг перед окнами. На нем пасутся лошади. Словно на картине. Она сидела на веранде со стаканом белого вина и смотрела вдаль. «Лошадь, когда берет барьер, похожа на взлетающий самолет, – она улыбнулась. – Может, мне стихи начать писать?» Стихи она не начала писать. Она начала составлять книги о любви. После того как к ней в руки попала старая пожелтевшая подшивка «Невы», издававшейся в конце позапрошлого – начале прошлого века. Зацепилась за статью, почему Петрарка посвятил Лауре триста восемнадцать стихотворений. Захотела ближе познакомиться с любовной лирикой русских поэтов, лучше узнать, кто их вдохновлял на создание поэтических шедевров. Встречая что-то интересное из жизни поэтов, делала пометки в записных книжках, сравнивала разные версии. Так стали выходить один за другим небольшие сборники поэзии с краткими авторскими комментариями составителя. Одной из лучших книг получилась  «Любви старинные туманы» (лирические стихи русских поэтесс). Но все это будет потом, через десятилетия…А пока Горбачев зовет ее в Политбюро. Она отказывается. Я ушел работать в «Учительскую газету». Она стала руководителем отдела наград Верховного Совета СССР. Я взял у нее официальное интервью, а наш фотокорреспондент Михаил Кузминский сфотографировал ее. В платье с крупным белым горохом. Ей очень нравилась эта фотография. Она считала ее одной из лучших. А потом Союза не стало. Она оказалась за бортом. Новой власти не нужны были старые кадры. Ей ничего не предложили ни в первый год, ни во второй, ни в третий. Она работала в банке, который создали ее бывшие подчиненные по ЦК комсомола. На небольшой должности. Чтобы получать зарплату и содержать семью. Только через несколько лет ее пригласил Лужков в мэрию. Вскоре она стала курировать социальный блок. Ветераны, учителя, врачи, артисты были не просто ее подопечными, они становились ее друзьями. Казалось, что она каждого москвича знает в лицо. Она умела разговаривать с людьми на их языке, умела их слушать и слышать. «Если я смогла немного очеловечить власть, уже счастлива». И еще одна ее фраза, которую я очень люблю: «Чиновников должны проверять на любовь к людям».«Время и возраст – тоже родина. Лучше не изменять им и не предавать», – говорила она и не стеснялась ни своего возраста, ни времен, в которых довелось жить. У нее было много разных должностей и обязанностей. Про одну не могу не сказать. Она была членом Координационного совета при Президенте Российской Федерации по реализации национальной стратегии действий в интересах детей и работала в шестой группе «Дети – участники реализации стратегии». А я руководителем этой группы. Мы проводили свои заседания – большинство из них – не у нас в редакции, а у нее в кабинете. Картины, подаренные ей известными художниками, фотографии с самыми знаменитыми людьми не только России, но и мира, ее портреты, цветы, керамика. Но самым главным в этом кабинете был вид – панорама Кремля. Она подарила нашей рабочей группе много идей… Она вообще была щедрой.Однажды, еще в советское время, когда она работала в Верховном Совете, пригласила меня в Кремль. Просто погулять. Весна уже догорала. Помню светлый летящий плащ, словно парус над кремлевской брусчаткой. Светлые туфли на высоченных каблуках, короткая пышная стрижка. «Я прихожу сюда, когда устаю, слушать птиц». Птицы в самом деле пели. Настоящий оркестр. «А это не запись?» – засомневался я. «Их можно увидеть на деревьях, в кустах. Вон, смотри, целая ветка усеяна», – и она взмахнула рукой, совсем как девочка. Четверть века прошло, а я помню тот ее взмах руки и почти детский восторг… Теперь, когда иду по Арбату или Тверской, я снова вижу на стенах домов репродукции великих картин. Это она придумала эту выставку полотен с объяснениями под открытым небом. И таких проектов не десятки – сотни, и все они работают. На наш город, на страну, для нас с вами……Людмила Ивановна Швецова, заместитель председателя Государственной Думы, ушла от нас в день рождения комсомола. Который дал ей крылья. Вернее, не так. У нее были крылья от рождения. Комсомол помог ей их расправить. Дальше она полетела сама. Жаль, что ее полет прервался так рано. Ей бы жить еще и жить. Такие женщины рождаются нечасто. А такие политики, как она, еще реже.Ее похоронили в прошлую пятницу на Троекуровском кладбище рядом с единственным сыном.