Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​В темно-синем конверте пряталась открытка. Сине-голубые стебли пшеницы. Переливающиеся зеленым и розовым листья. Желтеющие колосья, кажущиеся розоватыми. Я начинаю вспоминать. Когда-то очень давно, когда у меня еще не было внуков и мне казалось, что нет того, что не может сбыться, и время не забирало, не уносило с собой безвозвратно так часто и так много людей, которых я любил, и когда любовь и смерть не требовали доказательств, и Красная Шапочка несла бабушке не овсяные хлопья и обезжиренный йогурт, и «судьба понимала на всяком наречьи», девушка в маленькой галерее на берегу океана рассказала мне, что больше всего на свете любит цвет скумбрии. Цвет, который постоянно меняется.

То он зеленый, то фиолетовый, а может быть, синий. Но и синим он долго не держится, у него уже появился розоватый оттенок, а затем сероватый отлив.  Я сказал ей, что знаю, кто так рисовал. Ван Гог. Она улыбнулась. «Мне он тоже нравится. И еще Модильяни в паре с Жанной Эбютерн. Они нераздельны, как волны и берег». Та молодая художница рисовала лодки. Они спали на берегу в разных позах. Морская вода была такого же цвета, как белесый песок на берегу.  И было почти незаметно, где начинается море, а где оно переходит в небо. Во всем царило спокойствие и умиротворение. И даже одинокая чайка, случайно залетевшая на картину, словно уснула в небе.Через восемь лет я оказался в Южной Африке. В один из дней отправился из Кейптауна на мыс Доброй Надежды. В маленьком городке остановился выпить кофе. И вдруг увидел в окне на картине такое же море, такое же небо, такую же разомлевшую от июльской жары лодку, которые уже видел однажды. И все же картина была другой. Не чувствовалось давнего спокойствия. Лодка состарилась, бока потрескались. На ней давно не выходили в море.  Открылась дверь, и я услышал мягкий говор, на котором говорят только англичане. «Чем могу вам помочь?» Я отвернулся от картины и увидел молодую женщину в легком хлопковом платье, с большой копной волос, закрученных в узел на затылке.  «Я вас знаю, – сказал я ей. – Я был в вашей галерее в Корнуолле. Ваши лодки постарели». «Нет, – улыбнулась она.  – Они набрались мудрости. Необязательно каждый день выходить в море, чтобы знать, какое оно. Достаточно одного раза, особенно если вышел в штиль и попал в шторм. И я вас помню. Вы приходили с женой и англичанкой. И ваша жена купила картину, я вам тогда не сказала, что та картина была самой лучшей из всех выставленных работ. Ее фотография до сих пор во всех моих каталогах».Мы пьем терпкое красное вино, сидя в маленьком садике позади дома. Посреди залива вдруг поднимается что-то. «Кит?» – «Если бы! Подводная лодка. Тут они часто всплывают. Эта за вами шпионит, – улыбается художница. – Как я оказалась здесь? Умер мой дед. И оставил мне наследство. У него был виноградник. Он всю жизнь прожил в Южной Африке. Я пару раз приезжала к деду, он показывал мне свои погреба, учил разбираться в вине, ухаживать за лозой. Теперь за виноградниками ухаживает мой муж, а я продолжаю рисовать. Кроме лодок рисую виноградники на склонах. Мои террасы – мои стога.  При разном освещении, в разную погоду они кажутся совершенно разными.  Цвет неба всегда говорит мне о том, каким будет завтрашний день, а волны дают знать, будет ли спокойным завтра море… А еще я дружу с местным почтальоном. Мой Камиль Рулен. Я нарисовала не только его, но и всю многочисленную его семью. Прожив здесь четыре года, я научилась чувствовать вино. Отпив глоток, могу сказать, какой был год: дождливый или солнечный. Когда собирали урожай, на каких склонах он вырос…» Я купил у нее маленький этюд. Раннее утро. Море спит. И берег спит. И небо еще спит. Ожидание дня еще не наступило…И вот теперь, через шесть лет после той встречи по дороге к мысу Доброй Надежды, пришла открытка с приглашением на открытие выставки «Ловя неуловимое». Я пытался понять, что хотела сказать этим названием художница. И почему на приглашении явный намек на «Колосья»? Я не взял билет до Кейптауна. Не сел в самолет и не полетел на край земли, где сходятся, но никогда не смешиваются воды двух океанов и где птицы не садятся на подоконники, но я позвонил по скайпу через пару дней после открытия выставки художнице, и она показала мне свою новую коллекцию. Все те же лодки. Но не спящие. Ожившие, уходящие от берега. Без людей. В плавание, которого они не ждали. И холмы, покрытые виноградниками. Листва их меняется, она то ли зеленая, то ли фиолетовая, то, может быть, с розоватым оттенком, вдруг приобретающим серый отлив. …Когда мой внук Петр был совсем маленьким, я часто, любя, подразнивал его: «Петя, Петя, Петушок, золотой гребешок…» Он злился: «Не хочу, чтобы у меня вырос гребешок». Но ему очень нравилась сказка про зеленого волка и синюю лисицу, которые хотели поймать скумбрию и не поймали, потому что у нее постоянно менялся цвет: то зеленый, то фиолетовый, то синий или золотистый… Неуловимый цвет…