Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​В ресторане было пусто. Он сидел один во всем зале и ждал. Уже четверть часа. Хотя он никогда никого не ждал. Его ждали.

Он больше всего любил крошечную площадь Кампо ди Фьори. Здесь, когда бывал в Риме, всегда покупал деревенские цветы у одной и той же цветочницы. Уже почти пять лет. Иногда ему казалось, особенно в жаркий июльский полдень, что он слышит запах костра – сладковатый, тошнотворный запах горящей плоти. Закрыв глаза, он представлял, как сжигали Джордано Бруно. «Едва лишь пламя погасло, // Вновь были полны таверны, // Груды маслин и лимонов // Торговцы опять несли».Взглянул на часы. Через пять минут уйдет – решил. Маленький золотой танк на тонком запястье. Английский танк. Картье. Старая модель. И юная, словно ее придумали вчера. Как он сам. Бутылки синего стекла отсвечивали на окнах. Сицилийское стекло – подумал. Брошенный небрежно на диванчик пиджак был того же цвета, что и бутылки. Только другого оттенка – более мягкого. В костюмах от Бриони не цвет играет роль – покрой, тон и оттенок. Предметы говорят с нами из тишины. Надо только знать, как их услышать. Они никогда не врут. Они такие, какие они есть. Люди, когда говорят о себе, создают вокруг себя кучу ловушек, и эти ловушки заставляют нас поверить, что люди говорят правду. Он ждал женщину. А она опаздывала. Женщину, которую он любил. Любил уже почти пять лет. Хотя вряд ли любил – в редкую минуту откровения с самим собой признался в этом. И через мгновение забыл эту правду. Ему хотелось верить, что он ее любит. Эта вера была для него оправданием того, что он все еще с ней. Он просто привык к ней. Ему было с ней комфортно. Сегодняшний он – это ее работа. Она лепила его медленно, как «другая женщина» Родена Камилла Клодель лепила свою «Умаляющую». Она научила его слушать концерты Грига и понимать Хиндемита, разбираться в тонкостях стиля Андре Дерена и Жоржа Сёра, чувствовать спрятанные смыслы Умберто Эко и Артуро Перес-Риверте, с ней он впервые попробовал устрицы и коллекционное шабли. Она водила его на театральные премьеры, где им смотрели вслед, когда они спускались по проходу в третий ряд партера. Его желали все. Он был недоступным. Принадлежал только ей. Женщине, которая была вдвое старше его. Однажды она сказала ему: «Когда надумаешь уйти от меня, скажи, не скрывай». Ложь в отношениях – самый быстрый яд. Он ответил тогда: «Ты первой почувствуешь, что я скоро могу уйти. Раньше меня почувствуешь. Я еще и знать не буду».Пять минут прошло, а он все сидел. Он снова спрашивал себя, как прошлым летом в Париже, как этой зимой в Паттайе, как неделю назад на Кампо ди Фьори: «Кем тебе хочется быть? – Никем. – Кем ты себе кажешься? – Маленьким мальчиком, который никак не может наиграться игрушками, которых у меня нет. – Кто ты на самом деле? – Не знаю». Но он был уверен, что его женщина знала ответы на все три вопроса. И ответы эти ему не нравились. Он снова кинул взгляд на синие бутылки. Женщина не шла.Серебряный бор. Воздух как мед липнет к телу. Ему десять лет. И ему очень нужен джойстик. А отец только что потерял работу. Лихие девяностые. Денег в семье нет. Как и мяса. Иногда очень хочется сладкого. И тогда мать жжет сахар. Однажды в ресторане он заказал фирменный мильфей и попросил шеф-повара полить его жженым сахаром. Шеф удивился, но сделал. Вкуснее он ничего не ел ни в одном из мишленовских ресторанов. Он идет берегом. Первый раз ему стыдно. Но ему надо насобирать тысячу бутылок, и тогда у него будет джойстик. Бабки – вороны. Глаз острый. Костлявые руки загребущие. Ни одну бутылку не пропустят. Но они ждут, пока отдыхающие – плавящееся на солнце желе – расправятся с пивом или водкой и уйдут с лежбища. И это его козырь: он подходит к компании и спрашивает вежливо: «А можно пустые бутылки забрать?» Кто откажет голубоглазому ангелочку?.. Отец помогает тащить авоськи в приемный пункт. Бутылки гремят, как барабаны военного оркестра. Мать говорила: «И не стыдно вам?» Отец отвечал: «А кто нас знает?» Однажды он наткнулся на семью бомжей в тростнике. Они рассматривали замусоленный «Автопилот». «Еще насобираем пару сотен бутылок и купим вот эту тачку», – сказал муж и отхлебнул полбутылки портвейна. «Эй, мне оставь, совсем сдурел!» Может, и насобирали. Да вряд ли, все собранное шло на следующую бутылку портвейна. А джойстик он себе купил. И бутылки больше не собирал.Он встал. Достал ключи от нового «мерса» – подарок на последний день рождения. Извинился перед официантом, что ничего не заказал. И тут вошла она. «Прости, что опоздала. Дела. Корректуру своей книги вычитывала. Почитаешь, когда выйдет, – про жену, которая… Впрочем, не важно. Знаешь, время пришло. Я тебя отпускаю. Раньше, чем ты сам уйдешь… Ты такой, какой ты есть, и другим не будешь…» И она поцеловала его. В лоб. По-матерински….Мы пьем с ней вино. Она подарила мне свою книгу. Вся она о тех почти пяти годах. О том, что никогда не надо жалеть о том, что было. И о том, что любовь не существует в прошедшем времени.