Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​В августе девяносто первого года я был главным редактором «Учительской газеты», которая уже как два года принадлежала ЦК КПСС. По статусу мне была положена дача в правительственном поселке Усово. Отдельные одно-двухэтажные дома располагались в красивом ухоженном лесу на берегу Москвы-реки. Мы поселились там в мае. Посадили клубнику перед домом, насеяли цветов. Близился первый отпуск партийного редактора. Нас давно уже звали к себе погостить наши знакомые американцы Кити и Эдвин из Грэйт-Фалса, что совсем рядом с Вашингтоном. Двенадцатилетний сын сказал, что никуда с нами не поедет, а будет весь месяц плавать, кататься на велике, играть в футбол на даче. И мы договорились с подругой жены, что она на месяц переедет из столицы на дачу с дочкой, Володиной сверстницей.

В начале августа мы улетели. Проведя несколько дней в Вашингтоне, поехали на север вдоль восточного побережья Атлантического океана до канадской границы. Останавливались на ночлег в небольших гостиницах, но чаще у друзей Эдвина и Кити. Однажды заплыли на остров, расположенный в пятидесяти километрах от берега. Там было всего два дома. Электричество от генератора, вода из скважины. Цветы у крыльца и два куста черники. Каждая ягода была с вишню.С восемнадцатого на девятнадцатое августа мы оказались в небольшом городке под Массачусетсом. Остановились в доме архитектора, который учился вместе с Эдвином в школе. Вечером было много водки, блинов с икрой, разговоров про перестройку, права человека, будущее. Уснули мы поздно. Меня разбудила жена: «Иди смотреть телевизор». В ее голосе звучала растерянность. «У меня голова болит. Я спать хочу, прости». – «Тебя все ждут. Там ужас что творится!» Я тоже понял, что ужас. Архитектор сделал крышу своего дома стеклянной. Ночью разразился ураган Боб. По стеклу хлестала вода, словно в небе прорвало водопроводную трубу. Ветви нависшего над домом клена неистово лупили по хрупкому, как мне показалось, стеклу. Все сидели перед большим телевизором. В полном молчании. На экране показывали, как по Москве движутся танки. Все в дыму. Толпы людей куда-то бегут. В правом верхнем углу портрет Горбачева в траурной рамке. Внизу бегущая строка на английском «Конец перестройки». «Что за чушь вы смотрите? Очередной антисоветский боевик?» – «Это не кино. Это правда, – сказал хмуро, не отрывая глаз от экрана, Эдвин. – В Москве переворот. Горби отстранен от власти. Все рухнуло». Я стал вслушиваться и… обомлел: там же, среди этого хаоса, сын. Бросился к телефону. Жена остановила меня: «Не дозвониться. Мы пробовали уже десятки раз». Я не поверил и начал сам набирать московский номер. Автоматической связи не было. Оператор тоже не мог соединить с вызываемым абонентом.Тот день мы провели как в тумане. Выйти из дома не давал ураган. На следующее утро меня позвали в Бостон на радио и долго расспрашивали, почему случился переворот, как будут дальше развиваться события, не хотел бы я жить в Соединенных Штатах. Перед передачей жена мне сказала: «Отвечая на вопросы, помни, что у нас там остался сын. Американцы не спасут его, если в Москве пойдет все плохо. А мы и предположить не можем, как далеко все зайдет. – Она вздохнула. – Говори, что думаешь. И нам надо менять билеты, немедленно возвращаться домой». Билеты удалось поменять только на двадцать пятое. А двадцать первого августа наконец мы дозвонились до Москвы. Путч был подавлен. Всем жившим в Усове было предложено немедленно покинуть дачный поселок. Когда мой друг вывозил оттуда сына, машину чуть не перевернули. Те самые люди, которые еще недавно всем улыбались и готовы были выполнить любую просьбу или пожелание партийных дачников. Они, не стесняясь уезжающих, уносили из дач телевизоры, посуду, шторы, ковры, запаковывали их и увозили с территории. Потом они же пришли снова служить на ту же дачу, но теперь другим хозяевам – демократам. Никто не вспомнил об их воровстве. Впрочем, вряд ли можно их осуждать, если задуматься, что творилось потом: как разворовывались заводы, фабрики, корабли, самолеты, банки, нефтяные и газовые скважины, целые отрасли… Никто не жил по библейским заповедям: не убий, не укради……Мы вернулись двадцать пятого августа девяносто первого года не просто в другую страну – в другой мир. Конечно, за двадцать лет он стал лучше, чем был до переворота. Но совсем не таким, каким мы его себе представляли в те первые годы после крушения Советского Союза.