Петр ПОЛОЖЕВЕЦ: Первые сто строк

​Любой наш разговор с Ольгой Мариничевой – в редакции или по телефону – заканчивается одним: «Пиши книгу», – она мне твердит. «Если не хочешь писать совершенно новый текст, – советует – собери все свои «Сто строк», отфильтруй, выбрось сиюминутное, объедини по темам или смыслам, и книга готова». Я доверяю Ольге как никому. Ее совет напоминает мне рецепт Леона Фелипе: «Разберите стихи на слова. // Отбросьте бубенчики рифм, // Ритм и размер, // Даже мысли отбросьте. // Провейте слова на ветру. // Если все же останется что-то, // Это // И будет поэзия». Может быть, я когда-нибудь так и сделаю: провею свои строчки на ветру, что останется – ляжет в книгу. Я жалею о трех ненаписанных книгах.

Первая – о Чернобыле. О свадьбе на загрязненной территории; о переселенцах из тридцатикилометровой зоны, для которых построили новые дома на таких же грязных землях, как и сама зона; о солдатах, которым генерал вручал награды и премии, зная, что каждый из этих пацанов уже обречен после тех радиационных полей, в которых они побывали; о московских журналистах, сидящих в гостинице на Крещатике и передающих репортажи в номер из Чернобыля; о знаменитом певце, приехавшем с концертом в лагерь отдыха вахтовиков «Зеленый мыс» и уехавшем обратно, так и не выступив (буря вырубила электричество), но так и не вернувшемся туда снова; о львовских курсантах, сбрасывающих куски графита с крыши третьего блока. Все это я видел своими глазами. Отдельные эпизоды складывались в мозаику, может быть, и невидимую кому-то на первый взгляд. Эта мозаика была о разорванном времени и пространстве. Об одиночестве обреченных. О буйных травах и нехоженых тропах. Однажды ночью, сидя в диспетчерской атомной станции, я услышал рассказ о четырнадцатилетнем мальчишке, которого эвакуировали вместе со всеми из Припяти, но он вернулся, обойдя все кордоны и пропускные пункты, сначала в лагерь, а потом на станцию к отцу, который был там начальником смены. Я и подумал, что он станет моим главным героем – мальчишка, пытавшийся открыть тайну Марии Оранты из Киевской Софии. Но книгу я так и не написал. Вначале некогда было, а потом стали забываться детали, интонации, выражения лиц, да и книг про Чернобыль – что наших, что зарубежных – появилось немало…Вторую книгу мы собирались написать вместе с женой. Мы придумали ее, когда родился наш сын. Писать разными перьями про одни и те же события, про воспитание, взросление, первые шаги и первые слова, проблемы. Мы даже завели по дневнику. Володя первый год по ночам вообще не спал. Поменял день на ночь. Одну ночь дежурил я, другую – жена. Я обычно садился на балконе, брал его на руки и читал ему стихи, которые знал. На руках он лежал мирно, но стоило положить его в кроватку, как поднимался крик. Под утро он засыпал и спал почти до обеда. В свое дежурство жена устраивала на кровати манеж из подушек и одеял, и сын ползал там, играл, пока тоже под утро не засыпал. В девять месяцев он вдруг уснул с вечера и проспал до утра. Жена сказала, что надо бы к врачу сходить. Я же подумал, что день и ночь у ребенка встали на свои места. Книгу мы не написали, потому что нужно было писать ее день за днем, месяц за месяцем, не откладывая на потом, когда будет больше свободного времени. Слишком поздно начинаешь понимать, что много свободного времени никогда не бывает. Его иногда вообще не бывает всю жизнь.А третья книга должна была быть о молоденьком лейтенанте-арабисте, получившем назначение в Южный Йемен, в Аден. Про то, как он влюбился, как подружился с бедуинами, как стал посредником между двумя соперничающими кланами, как впервые убил человека, как жил двойной жизнью: днем – один, ночью – другой, как забросила его судьба в маленький провинциальный американский городишко и как в конце концов осел он на острове Скай в Шотландии. Он всю жизнь искал любви, но так и не нашел ее. Он был моим другом. Если бы не это, конечно, я написал бы книгу. Хотя вряд ли. Думаю, ни одной из этих книг не суждено было родиться. Как и книге, составленной из «Ста строк»….Кстати, подписка начинается. Пожалуйста, не забудьте подписаться на «Учительскую газету». Если можете, то сделайте это сразу на целый год. И не откладывайте свой поход в почтовое отделение на потом. Мало что сбывается из отложенного. Человек из ненаписанной третьей книги любил повторять: «Не сделаешь сейчас – никогда не сделаешь». У меня даже эпиграф к той книге уже был. Из Георгоса Сефериса: «Он так дрожал подхваченный ветром // он так дрожал // боясь что не будет подхвачен ветром».