Первый бой – он трудный самый…. Экзаменом для молодых летчиков стала война

​В 1995 году на юго-западе Москвы в Крылатском был открыт памятник «Героям противовоздушной обороны Москвы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». На памятнике картуш с надписью «Благодарные москвичи будут вечно помнить подвиг частей противовоздушной обороны по спасению столицы» и несколько картушей с номерами этих частей, среди которых есть и 34‑й истребительный авиационный полк. В этом полку в годы войны служил мой отец, Георгий Николаевич УРВАЧЕВ (1920-1997).

Работая токарем на заводе им. Владимира Ильича в Москве, отец получил первоначальную летную подготовку в аэроклубе ДОСААФ на планере и на учебном самолете У-2. После аэроклуба в 1939 году поступил во 2‑ю Военную школу летчиков им. В.П.Чкалова в Борисоглебске, которую окончил менее чем через год, и в 1940-1954 годах проходил летную службу в строевых частях ВВС в качестве летчика, командира звена, командира эскадрильи, помощника командира полка по воздушно-стрелковой службе, инспектора дивизии по технике пилотирования и в других должностях. Я долгое время не мог понять, почему отец всегда говорил, что добровольно вступил в Рабоче-крестьянскую Красную Армию (РККА) в восемнадцать лет. И только много позже узнал, что призывной возраст в то время был 21 год.После летной школы отец был направлен в 34‑й истребительный авиационный полк, который позже вошел в 6‑й истребительный авиационный корпус противовоздушной обороны Москвы.Начало войны застало полк на аэродроме в летних лагерях Липицы, недалеко от Серпухова. К этому моменту у отца за плечами были полтора года службы в строевом истребительном авиационном полку, 695 полетов с общим налетом 147 часов. Приходилось читать, что в немецких летных училищах в то время налет курсанта составлял 250 и более часов, в том числе на боевых самолетах. Однако качество подготовки пилота должен был показать начавшийся экзамен – война.Из-под Серпухова 34‑й истребительный авиационный полк перебазировался на аэродром Внуково. После первых налетов на Москву, начавшихся 22 июля 1941 года, командование решило встречать бомбардировщики противника на дальних подступах к городу. В связи с этим одна из эскадрилий полка, в составе которой был отец, перебазировалась в Ржев.Однажды на мой вопрос: «Помнишь ли свой первый воздушный бой?» – отец рассказал: «Многое забылось, но первый бой помню в деталях. Я в тот день был в дежурном звене, в готовности номер один, то есть сидел в кабине самолета для вылета по первому сигналу с КП (командного пункта).Ночи были уже прохладные, а я заступил на дежурство с рассветом, в одной гимнастерке. Поэтому, забравшись в кабину, закрыл фонарь, пригрелся и задремал. Разбудил меня стуком кулака по фонарю дед Щукарь (так отец звал своего техника):- Командир, смотри!Над аэродромом, на высоте 600-800 метров, кружила пара «Мессершмитов-109». Они не могли видеть мой самолет, который стоял в капонире, замаскированный сверху срубленными молодыми деревцами и ветками. Кроме того, наша эскадрилья имела целью перехват бомбардировщиков и разведчиков, которые шли на Москву, а это были фронтовые истребители. Поэтому я с интересом, но спокойно наблюдал за ними.Внезапно рядом с кабиной моего самолета появился командир эскадрильи старший лейтенант Шокун, который зло бросил:- Ты что сидишь, не видишь?- Так это не наши цели!- Взлететь и отогнать. Это приказ!Он развернулся и, не оглядываясь, пошел в сторону КП, откуда сигнал на вылет дежурному летчику обычно давался ракетой. А тут командир, видимо, чтобы не демаскировать себя ракетой, сам прибежал на стоянку. Я повернулся к Щукарю. Лицо его побелело от ярости.- Командир, если что случится, я под трибунал пойду, но ему этого не прощу!- Спасибо, утешил. Давай к запуску.Дело в том, что этот приказ, по существу, был приговором. У меня не было ни одного шанса взлететь. Для этого надо было выкатиться из капонира, по рулежной дорожке вырулить на старт, а затем – разбег по прямой. После отрыва, пока нет высоты и скорости, самолет не может маневрировать и какое- то время должен лететь прямолинейно. Для немцев всего этого было более чем достаточно, чтобы спокойно и гарантированно расстрелять меня.Щукарь еще затемно, перед дежурством, хорошо прогрел двигатель, поэтому он запустился с полуоборота, и я, зажав тормоза, двинул ручку сектора газа вперед до упора. Пропеллер взревел, маскировочные ветки и деревья, пыль и даже щебень из капонира полетели вверх столбом. Теперь мой МиГ был у немцев как на ладони.Я отпустил тормоза, и бедный МиГ не выкатился, как обычно, а выпрыгнул из капонира, и я напрямую, не сворачивая на рулежную дорожку, поперек взлетной полосы начал разбег по целине. Поэтому даже на секунду не мог оторваться от управления самолетом, чтобы оглянуться – где немцы? Но я и так ясно представлял, как они с разворота заходят ко мне сзади и берут в прицел. Я втянул голову в плечи и весь сжался за бронеспинкой, хотя понимал, что ее 9 миллиметров не спасут меня от 20‑миллиметровых пушечных снарядов «мессеров». Однако ничего не произошло, и МиГ оторвался от земли. Чтобы быстрее набрать скорость и получить возможность маневрировать, я в нарушение правил пилотирования не стал брать ручку на себя, но сразу убрал шасси.Только когда скорость увеличилась, я плавно начал набирать высоту и смог оглянуться – «109‑е» по-прежнему кружили над аэродромом. Испытывая огромное чувство облегчения и не спуская глаз с немцев, я продолжал набор высоты. Когда сравнялся с «мессершмитами» по высоте, их двигатели задымили – значит, немцы дали полный газ и развернулись в мою сторону. Следующие сорок минут мы гонялись друг за другом, ведя огонь. Затем у немцев, видимо, горючее подошло к концу, они вышли из боя и скрылись. Приземлившись, я зарулил на стоянку и с трудом, с помощью Щукаря, вылез из кабины. Гимнастерка на мне была мокрой от пота.Почему немцы не расстреляли меня во время взлета, объяснил вымпел, который они сбросили уходя. В нем была записка о том, что на следующий день они вновь вызывают нас на поединок и не будут атаковать на взлете».Рассказывая эту историю, отец добавлял, что после первого боя сделал вывод, которому следовал всю войну: «Буду крутиться – останусь в живых». Он уточнял, что это не вариант известной пошлости «Хочешь жить – умей вертеться», а требование непрерывного маневрирования в воздушном бою, чтобы выйти из-под удара противника, не дать ему взять тебя в прицел и самому занять выгодную позицию для атаки.Вспоминая рассказ отца о его первом сражении, прихожу к мысли, что если в тот день при взлете у него не было никаких шансов остаться в живых, то и в последующем бою их было немного. Во-первых, соперников было двое. Еще хуже было то, что они явно были «свободными охотниками», то есть опытными боевыми пилотами, имеющими на своем счету не одну победу.Я читал, как один летчик-фронтовик ответил на вопрос о том, какие нужны условия, чтобы молодой летчик стал асом: «Таких условий много, но два – главные. Во-первых, он должен остаться в живых после первых двух-трех боев, во время которых он ничего не видит, не понимает и его, как правило, сбивают. Во-вторых, он должен сбить первый самолет противника – только после этого он становится настоящим бойцом, уверенным в себе». В том бою немцы уже были такими, а отец – нет.И наконец, бой происходил на малой высоте, где «мессершмиты» имели явное превосходство над МиГом в скорости и маневренности. Кроме того, против трех пулеметов МиГа на каждом «мессершмите» было значительно более мощное оружие.В последующие два года, пока продолжались налеты фашистской авиации на Москву, отец совершил более 400 боевых вылетов, провел 22 воздушных боя, сбил 11 самолетов противника. Но самое главное – он и его боевые товарищи по противовоздушной обороне Москвы надежно закрыли небо столицы от вражеских налетов.Какими они были?Моя мама, Анастасия Михайловна, хорошо знала летчиков 34‑го ИАП. Осенью 1941 года после окончания школы она была направлена Киевским райкомом комсомола Москвы на работу вольнонаемной в штаб этого полка. Здесь она познакомилась с отцом.Много лет спустя мама рассказала корреспондентке Люберецкого радио: «Все ребята летчики были просто на подбор, настоящие сталинские соколы, настолько они были хороши. Особенно их украшала преданность, беззаветность, рыцарство. Они очень уставали, но с нами, молодыми девушками, вели себя как настоящие джентльмены, хотя все они были из рабочих и крестьянских семей».В списке 3200 наиболее результативных советских летчиков-истребителей Великой Отечественной войны значатся 14 летчиков 34‑го ИАП. Это почти половина штатного состава полка, что удивительно, так как по данным статистики за всю историю мировой авиации более 80% летчиков-истребителей, принимавших участие в боевых действиях, не сбили ни одного самолета противника.Но цена этих побед была высокой. Бывший начальник штаба 34‑го истребительного авиационного полка Александр Михайлович Фирсов на встрече ветеранов рассказывал: «За два-три месяца после начала боев в 1941 году полк потерял много летчиков. Но кто уцелел, в том числе и твой отец, приобрели опыт, заматерели. Когда они уходили в боевой вылет, я уже был спокоен – выполнят любое задание и вернутся». А этим «заматеревшим» было от 21 до 25 лет, и только командир полка Александров – «пожилой», ему 32 года. Такими они были – крылатое поколение победителей, превративших СССР в великую авиационную державу.Николай УРВАЧЕВ, исполнительный секретарь Ассоциации профсоюзов работников непроизводственной сферы РФ