Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Это были стихи не для детей. Хотя на первый взгляд именно так могло и показаться. «Я уеду, Уеду в Африку На своей деревянной лошадке». В этих простеньких строчках Витезслава Незвала чувствовалась такая тоска по несбывшемуся, «которое всегда проплывает где-то рядом», что мне захотелось прочитать все, что написал этот чех. Я выписал в университетской библиотеке все книги и журналы, где был напечатан Незвал, в течение недели читал только его – и с тех пор он один из немногих любимых мною западных поэтов. Так было, правда, гораздо позже и с Умберто Эко. Листая в книжном магазине толстенный том «Имя Розы», я вдруг зацепился за фразу: «Думая о Боге, мы обращаемся к метафорам, чтобы принять неприемлемое». Я начал читать роман в десять вечера и закрыл последнюю страницу рано утром, перед тем как идти на работу.

Затем был «Маятник Фуко». Милана Кундеру я стал читать после того, как в восемьдесят восьмом году посмотрел американский фильм по его роману «Невыносимая легкость бытия». Шестьдесят восьмой год. Советские войска взяли Прагу. Двое молодых людей – профессиональная фотохудожница и врач, которые никогда не интересовались политикой, – поневоле оказываются втянутыми в трагические события. Фильм снят настолько пронзительно, что сидящие в зале люди рыдали, а ведь это было время, когда еще не начинались бархатные революции в Европе и СССР был «мощным оплотом социализма». Из всех кундеровских книг меня больше всего потряс роман «Бессмертие». Роман о том, как автор пишет роман. Все начинается с момента, когда автор, растянувшись в шезлонге против бассейна в спортивном клубе, вдруг замечает пожилую даму, которая учится плавать. Прощаясь со своим тренером, она с чарующей легкостью взмахивает рукой. Кундере показалось, что она воспользовалась чужим жестом. Таким жестом могла прощаться со своим приятелем двадцатилетняя девушка. Но какой-то частью своего существа мы все живем вне времени. Возможно, лишь в исключительные мгновения мы осознаем свой возраст, а большую часть мы живем вне возраста. Именно с этого момента и стал Милан представлять себе другую женщину, которой принадлежал словно уворованный пожилой дамой жест. Всплыло в памяти имя Аньес. Ни одной женщины с таким именем он никогда не знал. И он начинает рассказывать историю о том, как сочиняет жизнь этой женщины, выстраивает ее взаимоотношения с миром, мужем, дочерью. История обрастает многими побочными линиями, появляются эпизодические герои, судьбу и действия которых до последних страниц практически не понять. Вставками идет вполне документальный рассказ о том, как Беттина Бретано, жена поэта Ахима фон Арнима, пыталась обеспечить себе бессмертие тем, что всячески старалась создать иллюзию, запечатленную в письмах, дневниках и свидетельствах очевидцев, что является великой любовью Гете. И дальше герои романа, который пишет в своем романе Кундера, вдруг вырываются из заданных рамок, они вторгаются в другую жизнь, вроде бы и не придуманную. Со временем начинаешь понимать, что все остальные в этом романе тоже придуманы, как и сам автор. Кундера не первым создал такой роман. Задолго до него его ровесник испанец Карлос Рохас написал культовую книгу «Долина павших». Там писатель Сандро Васари по заказу персонажа, обозначенного инициалом Р., пишет книгу о Гойе. И все время мучительно чувствует себя ненастоящим. Это как в маленьком эссе Борхеса, где познавший славу и успех, написавший самые знаменитые драмы и комедии, сыгравший не одну роль на сцене собственного театра, завещавший своей жене лишь «вторую любимую кровать» уставший Шекспир спрашивает Бога: «Кто я?» И тот отвечает ему: «Ты Шекспир. И ты мне снишься…» Впрочем, тема жизни как чьего-то вымысла, жизни-сна, жизни-театрального действа не нова в литературе и искусстве. Самый знаменитый пример – вторая часть «Дон Кихота», где персонаж узнает, что о нем написана книга, и начинает обсуждать эту книгу с другими персонажами романа. Или Аугусто Перес из романа «Туман» встречается на страницах со своим автором Мигелем де Унамуно, дерзко заявляет ему, что бунтует против авторской воли и требует свободы. Не в рамках романа, а настоящего полнокровного самостоятельного бытия. Так и Сандро с Мариной из «Долины павших» в конце концов осознают, что они вымышленные, но они хотят жить дальше и любить друг друга, и страдать, ведь каждому своя боль и своя мука.

…Кем бы мы ни были, мы должны постараться сами прожить свою жизнь. Жизнь каждого из нас – это особая книга. И писать ее только нам самим.