Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Не знаю, как вы, а я всегда жду Новый год с радостью и надеждой. Иногда к этим чувствам примешивается немножко грусти, будто ты стоишь на причале и смотришь, как уплывает в открытое море корабль, на котором только что плыл, но он высадил тебя в порту назначения, ты сам его выбрал, а корабль ушел дальше, унося от тебя тех, с кем ты еще недавно стоял на корме, вглядываясь в стада барашков, разгуливающих по гребням волн, мечтая, как вместе будем открывать новые острова, обживать старый заброшенный дом на заливе…

Я обожаю предновогоднюю беготню, когда кажется, что не успеешь для всех найти подходящие подарки, не успеешь всем подписать открытки, всех, кого хотел бы, лично поздравить, разобрать старые бумаги, оплатить все счета, отдать долги, купить к новогоднему столу заказанные женой продукты. Я ненавижу стоять в очереди и кого-то ждать, но предновогодняя толкотня меня почему-то не раздражает. Наоборот, хочется улыбнуться всем этим озабоченным людям, сверяющим свои списки с выложенным на прилавок перед кассой… Наконец приходит вечер тридцать первого декабря, и оказывается, что все успел, и не только ты, потому что праздничный стол накрыт, свечи зажжены, все близкие в сборе, и пора провожать старый год, благодаря его за то, что он был, и мы его прожили, и что счастья случилось больше, чем горя, и что мы избежали потерь. Провожая старый год, я всегда вспоминаю щемящие, как запах свежесрезанной сирени, мгновения счастья… Старая раскоряченная яблоня у крыльца маминого дома. Расстелив пестрое рядно, ложусь в тени дерева. Оно смахивает на новогоднюю елку, а яблоки – на золотые шары. Легкое дуновение ветра – и томящиеся на ветках спелые плоды начинают падать в траву, пахнет медом. Яркая бабочка садится на разбитое яблоко и замирает, я засыпаю… Я открываю калитку на дачу, навстречу мне вылетает мой четырехлетний внук, запрыгивает на руки, обнимает за шею, я слышу, как колотится его сердечко: «Дедушка, я тебя ТАК люблю! Я по тебе соскучился! Где ты был так долго?» Где же я был? Где-то в очередной командировке. «А тебе интересно там было?» – «Очень! Иначе я бы не поехал». – «Ты мне расскажешь, что там видел?» – «Конечно». – «А я тебе покажу тюльпаны, которые я посадил. Предста-аа-вляешь, они цветут. И такие красивые. И те, что Свят посадил, тоже выросли, но еще не цветут…» Я застрял на середине книги про семейство Маккефри, пытаясь понять, почему великий философ Джон Гордон Розанов прогнал своего ученика, «взглянул – и мимо», где Айрис Мэрдок спрятала ключ, оставила знак, зацепку, дающую хотя бы намек, ведь нельзя же считать вскользь брошенное, что отношения учителя и ученика не сложились сразу из-за «ревности, страха, унижения и неутоленного желания», причиной случившегося. Я отрываю глаза от книги и вижу уютную комнату с мягким светом, жену, укрывшуюся цветастой шалью, купленной на Подоле, поглаживающую мурлычущего кота, читающую свою книгу… Мы пьем на ресторанной террасе чай с яблочным пирогом. Мне такие очень нравятся – теста почти нет, тонюсенький корж и много-много яблок с ванилью. Воробьи прыгают по каменному полу, подбирая видимые только им крошки, потом самый смелый садится на краешек стола и начинает пристально смотреть на наши тарелки. Прямо у меня перед глазами строгое предупреждение: «Не кормите птиц». Я беру большой кусок пирога, и он случайно падает на пол. Воробьи весело толкутся у нас под ногами…

В новогоднюю ночь я думаю о том, каким будет следующий год. Мне бы хотелось, чтобы он был так же насыщен счастьем и открытиями людей, книг, мест, идей, как и прошлый. Мне бы хотелось, чтобы никто из моих близких и друзей серьезно не заболел, чтобы все, кто встречал этот новый год, смогли его проводить. Но я знаю, что жизнь есть жизнь и «кому быть повешенным, тот не утонет», и все равно я время от времени, заходя в храм, не важно какой, буду просить Бога защитить людей, которых я люблю, а уж кому какие кости выпадут – дело случая или судьбы. Я знаю, что год будет тяжелым. Мы еще до конца не ощутили последствий финансового кризиса. Даже в нашей газете, которая мне всегда казалась такой стабильной, такой устойчивой, пережившей самые трудные постсоветские времена, придется многое менять… Газета на протяжении всей своей истории была или по крайней мере пыталась быть хранителем единого образовательного пространства. Теперь его больше нет, думать, что оно сохранилось или, как считает часть наблюдателей, возродилось, – иллюзия. Есть попытки, иногда удачные, иногда провальные, скрепить, сшить края расползающегося лоскутного одеяла. Центр и регионы «страшно далеки друг от друга». Во всем, в том числе и в образовательной политике, и особенно в образовательной практике. Кризис ударил и по нашим подписчикам. Понятно, что в нынешних условиях нужно экономить. Учебным заведениям тоже. На чем экономили в прошлом году? Местные власти во многих местах предложили сократить штаты на 15-20 процентов, завуалировав это словами об оптимизации штатного расписания. И, во-вторых, настоятельно рекомендовалось сократить расходы на подписку. Поэтому в нынешнем году многие учебные заведения остались без научно-методических, специализированных изданий, в том числе и без «Учительской газеты». Я искренне благодарю всех, кто, несмотря на трудности, остался с нами. Мы постараемся, конечно, не без вашей помощи, выпускать интересные, дискуссионные, выражающие разные точки зрения, полезные вам номера. Мы очень хотим, чтобы газета была не только вашим помощником, другом, но и защитником. Мы всегда на стороне наших читателей. Потому что знаем – именно на них держится образование.

Вместе мы сильнее.

Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»