Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Вечер. Домой. Пять остановок на автобусе. День был тяжелый. Утром он был у врача. Ему поставили диагноз. Страшнее не бывает. Отработал день как во сне, и вот теперь домой. Темно. На улицах пусто, никого. Дождался на переходе зеленого света. Дошел до середины – зажегся красный. Он привык следовать правилам. Стал ждать, пока загорится зеленый. Бросил взгляд налево, вдоль разделительной полосы – узкого газона, приподнятого над проезжей частью. Там метался еж от края к краю, пугаясь шума пролетавших мимо машин. Он побежал за ним. Догнал. Колючий. Снял куртку. Взял ежа на руки. Чувствовал сквозь неплотную ткань, как колотится сердце заблудившегося в городе зверька.

Он перенес его через дорогу, миновал старую церковь и, не доходя до своего двора, выпустил ежа в маленькой рощице, которая примыкала к большому парку. Зашелестело в траве. Ему вдруг полегчало, словно большие мощные руки, которые весь день сжимали его грудь, ослабели, отпустили хватку. Он любил свой двор, замкнутый со всех сторон. Войти в него можно было только через калитку в больших чугунных воротах. У каждого жильца был свой ключ от этой калитки. Внутри двора сохранилась маленькая рощица – березы, ели, шиповник. Три старые яблони росли в другом конце двора. Каждую неделю управдом косил траву, и двор давно превратился в почти английский газон вокруг старых яблонь и маленького лесочка. Двор был вытянутым прямоугольником, и по его дорожкам жильцы не просто катались, а гоняли на велосипедах. Он услышал, как крупное яблоко упало в траву. Нагнулся и поднял его. Белый налив. Запахло детством. Он случайно посмотрел вверх. Боже! Неужели в городе могут быть такие звезды?.. Спал он в ту ночь тревожно. На следующий вечер, вернувшись с работы, он дождался, пока стемнеет, взял толстый плед, бутылку красного вина, сыр, свечу, подушку и спустился во двор. Расстелил плед под елью, зажег свечу, налил себе в бокал вина и, сделав первый глоток, откинулся на подушку и стал всматриваться в звездное небо. Березы в темноте были прекрасны. Они боялись даже пошелохнуться, чтобы не спугнуть свою красоту. Тело превратилось в пушинку, его подняло над землей, и он поплыл, все выше и выше. Звезды уже мерцали вокруг него. Он закрыл глаза и увидел, как огромная овчарка стала ластиться к нему, пытаясь лизнуть его в нос. Он вспомнил, что собаку зовут Бой, захотел ее погладить, но его унесло уже дальше, и теперь он видел, как из-за утеса выплывает лебединая семья и по-царски, величаво, направляется к нему. Он раскрошил остатки булки и бросал их вначале подальше от берега, а потом все ближе и ближе. Маленькие лебедята неуклюже вылавливали расплывающиеся крошки и приближались к нему. Лебедь резко расправил крылья, выгнул шею, зашипел и кинулся на него, чуть не укусив за палец. Мать семейства царственно наблюдала издали за происходящим. Он видел, как проплывает мимо огромный океанский лайнер, а он стоит на стене старой крепости – внизу волны глухо разбиваются о камни – и всматривается в лица стоящих на верхней палубе, пытаясь увидеть тех, кого давно забыл или потерял. Он видел старую мельницу с черепичной крышей, и запруду, и выпрыгивающих из реки толстых лососей, лениво шлепающихся обратно в воду. Он знал, что видит всю свою жизнь сразу, и каждое мгновение – только его. И оно не случайно ему сейчас пригрезилось, вспомнилось, приснилось, потому что в каждое из этих мгновений он был счастлив. Он знал, что они никогда больше не повторятся, маленькие серые лебедята станут красавцами и будут защищать своих детенышей от других людей, а на океанском лайнере будут плыть другие пассажиры, и небо завтра будет другим – еще одна звезда погаснет, еще одна родится новая. Он радовался этой ночи, этой тишине, он наслаждался каждой секундой, и каждая секунда казалась ему вечностью. Что-то мокрое коснулось его руки, и время вскачь понеслось обратно. Тело напряглось. Змея? Лягушка? Крыса? Он открыл глаза и увидел в тусклом мерцании догорающей свечи ежика. Тот тыкался мордочкой в его пальцы и посапывал, словно хотел что-то ему сказать. Он знал, что это другой еж, не вчерашний. Слишком просто все было бы. Еж почуял запах сыра и пришел из местного лесочка. Он почти не дышал, боясь спугнуть незваного гостя, а еж сопел и обнюхивал его руку, и так длилось вечность. Он забыл обо всем – о своем диагнозе, о письме, которое получил от матери на прошлой неделе, где она спрашивала: «Что с тобой? Почему ты так холоден со мной? Неужели ты все еще помнишь ту старую историю, а ведь прошло двадцать пять лет». Он помнил эту историю. Его пятилетним отвезли на лето к бабушке в деревню. Каждое утро он ходил следом за бабушкой и просил: сорви для мамы этот цветок и вот этот, а потом приносил маме букетики из мальв, цветов шиповника, тыквы. Лето кончилось, и мама сказала, что ей надо ненадолго уехать, но она скоро вернется и заберет его. Он не плакал, он знал, что мама никогда не обманывает и она обязательно приедет, если не завтра, то послезавтра, а может, через месяц, но сколько это месяц? Прошла осень и зима. И только весной за ним приехал отец. Когда они вернулись домой, он бросился на мать с кулаками: «Почему ты меня бросила?» – и год не называл ее мамой. Никак не называл. Он помнил эту историю. Но почти никогда не вспоминал. Сейчас он совсем забыл о ней. Яблоки падали в траву. Звезды падали с неба. Он лежал и думал: жизнь не кончилась. У него еще есть шанс. Пусть последний. Но он за него поборется.

…Мы сидим с ним в кафе, подставив лица сентябрьскому солнцу. Настоящее бабье лето в столице. С той ночи, когда звезды качали его, прошло двадцать лет. Он воспользовался своим шансом и победил то, что, казалось, победить невозможно. С той ночи каждое мгновение он проживал так, словно оно было последним в его жизни. Это его и спасло. И еще он никогда, ни на минуту, не забывал заблудившегося в городе ежа. Что бы ни случилось с миром, солнце все равно утром встанет.