На чтение: ≈ 7 мин.Мой поезд остановился в Конотопе. На двадцать минут. На перроне царит настоящая Сорочинская ярмарка. «Раки! Свежие раки! Только что сварила!» – молодая женщина в широкой, как у цыганки, юбке и застиранной до небесной голубизны джинсовой рубашке несет перед собой на вытянутых руках огромное фаянсовое блюдо. «Какое пиво без раков? Берите, дешевле не бывает, по гривне штука». Мужики из соседнего вагона обступили молодуху, и через минуту поднос опустел. Тут же к ней подбежал пацан лет десяти, волосы, на солнце выгоревшие, открыл сумку, а там кастрюля с красными, как помидоры, раками. Мгновение, и блюдо снова полное. «Люди добрые, берите раки, свежие раки, только что пойманные», – пела она свою песню, идя вдоль вагонов. А в метрах пяти позади нее шел ее сын с тяжелой сумкой через плечо.
«Белый налив. Во рту тает. Всего килограмм? Да вы, не отъехав от станции, пожалеете, что не все у меня забрали. Они как мед. Берите, почти даром ведерко отдаю. В Киеве, а в Москве я уже и не говорю, совсем другие цены. И яблочки там другие!» – уговаривает мою соседку по купе старенькая бабушка, в белом ситцевом платочке, пахнущая ромашкой и бессмертником. Потом я вспомнил, откуда этот запах. В украинских деревнях старушки до сих пор моют голову отварами из трав, и у каждой из них свой секрет.
«Молодая картошка с укропчиком – горячая. И в придачу «безвозмездно, что значит даром» – два малосольных огурчика». К этой тетке, затянутой в атласное платье, вот-вот треснет по швам, выстраивается очередь. Реклама срабатывает: хрустящие холодные малосольные огурчики в августовскую жару – почти райское наслаждение.
Я еду не покупаю. Мама наготовила на дорогу мне столько, что мы всей семьей в Москве еще неделю доедаем. Сколько я не отнекивался, что в поезде почти никогда не ем и что вагон-ресторан там есть, мне все равно положили чуть ли не половину окорока, запеченного гуся, копченую курицу, добрый «шмат» корейки и ведро помидоров с огорода.
Я иду за мороженым на станцию. Впереди меня – молодой парень. Словно только что сошел с подиума. Все на нем последней модели: и легкие полотняные джинсы, и голубая тенниска, и шлепанцы от Армани. Рядом с ним шагает интеллигентного вида мужчина средних лет. Все у него аккуратно наглажено, стоптанные туфли начищены до блеска. В одной руке потертый пакет. В другой – несколько веточек синеголовника. Я сразу представил, как они засохнут и будут очень красиво смотреться в зимнюю стужу на окне. Он говорит юноше: «Если бы ты позвонил раньше, я бы приготовил тебе …» Я не слышу окончания фразы.
Беру один рожок мороженого. Вкусное. Давно такого не пробовал. До отправления поезда еще десять минут. Медленно бреду вдоль вагонов.
«Грибы! Белые грибы! Только что из леса!» – «Ой, такие большие! Не от радиации ли?» – «Тьфу на вас! Посмотрите на меня! Я сколько этих грибов переела, и что – плохо выгляжу или больна?» Тетка сердито подхватывает свою корзину и уходит от насмешливой москвички подальше.
«Гладиолусы! Возьмите, жену в столице порадуете! Месяц стоять будут!» – «Как же я их домой довезу?» – «А я вам бутылку дам или трехлитровую банку. Когда цветы завянут, в банке можно будет мед хранить или варенье». – «Мы сто лет варенье не варили. Джемы в магазине покупаем, да такие, чтобы поменьше сахару». – «А зря, представляете, зимой домашнее клубничное варенье с чайком». Мужик берет огромный букет гладиолусов, трехлитровую банку и возвращается в вагон. Проводница улыбается: «Какие красивые! Есть еще мужчины на белом свете! Повезло вашей жене!» Мужик тает: «А хотите я вам подарю?» – «Ой, да зачем они мне? У меня в Ковеле, дома, полный огород своих. Тоже уже цветут. Да и мой Иван убьет меня, когда увидит, что я из поездки привезла букет. От кого? За что? До смерти ревностью замучает».
Поезд трогается. Я смотрю сквозь открытое окно на медленно уплывающий перрон. Вдруг снова вижу интеллигентного человека в стоптанных туфлях с пакетом в руке. Он возвращается, идя навстречу нашему движению. Останавливается. Протягивает пакет в окно стоящему рядом со мной грузину. «Возьмите. Это ягоды. Я не продаю. Вынес племяннику, а он не захотел взять. А ягоды свежие, из собственного сада, утром насобирал. Племянник проездом через Конотоп, говорит, что пиво будет пить, а ягоды не станет есть и в Москву не повезет – там все можно купить». Грузин молча протягивает руку в окно, берет пакет. Мужчина на перроне грустно смотрит на нас. В уголках глаз затаились спрятанные слезы. «Спасибо», – говорит он еле слышно и уходит. Я смотрю ему вслед. Поезд увозит нас в другую сторону. Стоп-кадр. Ссутулившаяся спина, поникшая голова. Конец фильма. Ничего не случилось за эти двадцать минут стоянки нашего поезда в Конотопе. И случилось все: радость, отчаяние, удивление – и огромное, как наступающая ночь, бесконечное, как этот мир, одиночество человека в стоптанных, но начищенных до блеска туфлях стало еще бездоннее, еще чернее.
…Ягоды так и стояли на столе в нашем купе до самой Москвы. Никто к ним не притронулся.
Выбор читателей
Комментарии