Я знаю Ирину двадцать лет. И мужа ее Володю столько же. Она сидит напротив меня и рыдает. Слезы падают в пустую чашку. Выпив кофе залпом, Ирина начала рассказывать, и вот уже третий час я ее слушаю, пытаясь понять, когда можно будет ее перебить, чтобы не обиделась, не ушла со своим горем. А горе у нее страшное – ревность. Прожила она со своим мужем двадцать лет и никогда раньше его не ревновала. Она преподавала в школе французский язык, он в университете психологию. Я познакомился с ними на «круглом столе» в «Комсомолке». С тех пор мы дружим. Они прекрасная пара. Красивая, стильная, влюбленная. Когда они идут по улице, прижавшись друг к другу, не видя и не слыша никого вокруг, люди расступаются, уступая им дорогу, а пропустив их, оборачиваются им вослед: не часто увидишь на лицах нескрываемое счастье.
Годы шли, дети росли, он защитил сначала одну диссертацию, потом другую, она стала заместителем директора школы. Им казалось, что время их не касается своими крыльями, что оно проносится где-то рядом. Они ощущали себя двадцатилетними и в сорок пять. Иногда мы ходили вместе в театр, а потом долго гуляли по ночной Москве, обсуждая спектакль, разговаривая о детях, думая о будущем, пытаясь понять, что нам уготовано судьбой. Однажды, когда я стал рассказывать, как в девяностые годы уехал на полгода учиться в Англию, Ирина удивилась: «На целые полгода? Один? Без жены? Как ты выдержал? И как Галя выдержала?» Я стал что-то говорить, что жена работала, и если бы она бросила работу, то нам было бы очень тяжело жить на мою стипендию, а потом – ее никто бы не отпустил на полгода с работы, и что бы делал наш сын в английской школе, если здесь он учился в немецкой. Она посмотрела на меня как-то странно: «Ты все не о том. Нельзя расставаться надолго. Нельзя. Вот мы с Володей больше чем на неделю с тех пор, как поженились, никогда не расставались». Вспомнив эту фразу, я понял, что произошло на самом деле. Володе предложили восьмимесячную стажировку в одном из лучших американских университетов, Йелле. Это он так Ирине сказал, а на самом деле Володя подал заявку на исследовательский грант и получил его. Попрощавшись с ним перед таможенниками в аэропорту, она поднялась на смотровую площадку, прижалась лицом к стеклу и, глядя на поднимающиеся в небо один за другим самолеты, повторяла сквозь слезы: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…» Потом почти каждый вечер были звонки. Когда пришел первый телефонный счет, она сказала себе: стоп, и начала посылать эсэмески, а затем перешла на интернет, рассказывая каждый день мужу, что делала, как спала, о детях и работе, но больше всего она писала о том, как ей его не хватает. Он тоже отвечал. Правда, не всегда сразу, что делал, с кем встречался, как идут дела над исследованием. Однажды в два часа ночи, лежа в постели и не в силах уснуть, она вдруг поняла, что ее мучило последние дни: несовпадение текстов, значений. Она писала ему об одном, например, что очень хотела бы прижаться к нему, чтобы он поднял ее своими крепкими руками и поносил по квартире, как он часто делал это перед сном; а он ей писал, что устал, семинар вымотал всего, и в холодильнике еды не осталось, придется идти ужинать в Макдоналдс, а он ненавидит рестораны быстрой кухни. Или она ему писала, что ей снился потрясающий сон, что они лежат рядом с закрытыми глазами на берегу океана, волны еле слышно целуют им пятки, они дремлют, а когда пробуждаются, то оказываются на маленьком островке – никого вокруг, только пальмы, песок и ожидающий у причала парусник под алыми парусами, она вспоминала перед сном гриновскую Ассоль и капитана Грея. А он в ответ: спал ужасно, всю ночь ворочался, еле встал.
В одну из суббот университетский коллега пригласил Володю на деловой обед к себе домой. Были там местные светила науки и бизнеса, иностранные стажеры. Обед как обед. Скучный до зевоты. На таких обедах других не слушают – себя показывают. Володя выслушал всех, кто хотел ему рассказать о своих успешных делах и еще более грандиозных планах. Местный судья спросил его о ситуации в России и не угрожает ли Путин демократии, но вслушиваться в ответ не стал, а начал пространно рассуждать о том, чего Россия не должна делать. Володя еле отвязался от назойливого лектора. Вызвав такси, он доехал до университетского кампуса и решил прогуляться. Навстречу ему попался русский профессор, который уже десять лет работал в университете. Они пошли выпить по пиву. Когда допивали по третьей кружке, у Володи зазвонил телефон. «Милый, ты где?» – спросила Ирина. «Пиво пью с Андреем Герасимовичем, помнишь, я тебе о нем рассказывал». – «Как ты мог? – вдруг услышал он рыдающий голос в трубке. – Ты меня предал! Ты пошел на обед, он давно закончился, а теперь ты пьешь пиво…» Она бросила трубку. Он не знал, что делать. Они допили пиво, он попрощался со своим знакомым и отправился в гостиницу. В Москве была уже глубокая ночь, он включил компьютер, стал писать: «Я не понимаю, что происходит. Я ничего не сделал такого, что могло бы тебя обидеть. Я люблю тебя, и только ты мне нужна». Она в ответ писала, что она боится, что с ним что-нибудь случится или он встретит какую-то американку и влюбится. Он отвечал, что любит только ее одну, всегда любил и будет любить…
И вот она сидит передо мной, плачет, рассказывая всю эту историю. Я знаю ее уже от Володи. «Знаешь, я поняла, что ревную его к исследованиям, к коллегам, к прохожим на улице, студентам, к простыням и подушкам на кровати. Я схожу с ума, потому что он там один, без меня. Точно сказал кто-то: с любимыми не расставайтесь и каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг». Я говорю ей: возьми билет, слетай к нему на неделю, все увидишь своими глазами, успокоишься. «Володя прилетает на Рождество. Как я ему теперь в глаза буду смотреть? И как я его отпущу еще на четыре месяца?»
…Почему длительные разлуки нас сводят с ума? Мы так боимся одиночества? Боимся потерять самого дорогого человека? Или вдруг в нас просыпается недоверие, которое долгие годы дремало где-то в самой глубине души? Единственное, что я знаю: если мы любим, то простим и расставание, и разлуку, потому что за ними обязательно будет встреча…
Комментарии