Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Она читала сонеты Шекспира. «Тебе не постареть в глазах моих, Во всей красе ты так же, как вначале, При первой встрече. Три зимы седых Трех лет одежды с пышных крон сорвали, И охряной трех осеней наряд Переодел красу трех весен юных, И трех апрелей свежий аромат Сгорел бесследно в жарких трех июнях». Она читала эти строки часто. Почти каждый вечер, перед сном. Когда муж накормлен, посуда вымыта и расставлена вся по местам. В доме должно все находиться на своих местах, все блестеть, ни пылиночки, ни сориночки. Хотя генеральная уборка занимала у нее всю субботу, каждый день, вернувшись с работы, она проходилась влажной тряпочкой по шкафам и шкафчикам, столам, пылесосила ковры. Хорошо, что хоть квартира у них была небольшая – стандартная трехкомнатная в обычном панельном доме. Последнее, что она делала, перед тем как усесться в старое глубокое кожаное кресло, доставшееся ей от бабушки – настоящий антиквариат, накрывала попугая цветастым платком, чтобы не ворчал и не горланил до утра. Увидев хозяйку с платком в руке, Рома начинал кланяться и повторять «Спасибо! Спокойной ночи!», «Спасибо! Спокойной ночи!», пока совсем не стихал.

Шекспира она полюбила в университете. Красавец Паша, сто восемьдесят четыре сантиметра росту, широкоплечий, мускулистый, карие, чуть раскосые глаза, любимец всех девушек филфака и единственный парень на четвертом курсе, пригласил ее однажды после концерта в филармонии, где Татьяна Николаева неистово играла Бетховена, пройтись по набережной, а не мчаться домой. Она была младше Паши на целых два курса и даже боялась подумать, что он может когда-нибудь обратить на нее внимание. А он, увидев ее на концерте, сказал: «Не убегай сразу. После такой музыки одному не хочется быть». Она дождалась его, и они пошли. В Бердянске ночи такие же черные, как и глаза девушек, живущих в этих краях.

Они шли темными аллеями парка в направлении моря, и она думала, что Николаева так играет потому, что знает что-то такое об этой жизни, что ей, Оксане, недоступно, она играет, словно прощается с музыкой, клавишами, словно уходит. «Знаешь, – сказал Паша – а я люблю сонеты Шекспира. Хоть и говорят, что не было никакого Шекспира, и вообще в них о совсем другом, чем написано в учебниках литературы, но они о любви, и это главное. Ты знаешь, что такое любовь? Любовь – это когда хочется взять твою руку в свою и идти так вместе до бесконечности, никогда не расставаясь». Они вышли на берег моря. Свежий ветер ворошил им волосы, лунная дорожка трепетала на воде. Тихо плескались волны у ног. Они стояли, прижавшись друг к другу, боясь шелохнуться, боясь спугнуть это мгновение, порвать невидимую нить, которая уже начала их соединять.

Они поженились. Оксана защищала диплом на девятом месяце беременности. Паша уже работал в молодежной газете, и ему прочили большое будущее. Пару его репортажей напечатала даже столичная газета. Отсидев год с маленьким сыном, Оксана спросила мать: а не захочет ли она присматривать за внуком? Ей хотелось на работу, но отдавать малыша в ясли она ни за что не хотела. Помнила, когда мать привела ее в четыре года в садик, она так и просидела на стульчике весь день, не сдвинувшись с места. Больше ее в садик не водили…

Паша уехал раньше в Москву. Она ждала почти год, пока он получит квартиру. Выбрались в столицу после майских праздников. Саше уже было шесть лет. «Бери куртку теплую ребенку, – уговаривала мать. – Там в мае холодно бывает». Куртку она взяла, а теплые ботинки брать не стала. Весна все же. Приехали, тепло, почти как в Бердянске, плюс десять. Семнадцатого мая Саша проснулся раньше Оксаны. Паши не было – застрял в командировке. «Мама, снег!» – закричал малыш. «Какой снег? Что ты придумываешь? Давай поспи еще чуть-чуть». – «Не хочу спать! У меня сегодня день рождения! Ты не забыла? Мамочка, это мне подарок майский снег». – «Не забыла, но ты еще не родился – ты появишься после обеда. Иди сюда, малыш, я обниму тебя, тут и подарок в тумбочке для тебя спрятан». – «Мама, но посмотри на снег все-таки!» Ей пришлось встать. Глянула в окно и ахнула: все под снегом. Боже, а у ребенка летние туфельки! Надо срочно ехать в «Детский мир». Пока собирались, пошел снег с дождем. Пришлось брать зонтик. Не на той остановке вышла из троллейбуса. Расстроилась. Стала спрашивать у прохожих, как пройти. Один в одну сторону показывает, другой в другую. Вдруг молодой человек: «Девушка, простите!» Она вздрогнула, глаза округлились, сильнее прижала Сашу к себе: «Я не знаю…» Молодой человек перебил ее: «Я не о том, я о другом». Она воинственно встряхнула зонтиком. «Девушка, где мы можем выпить с вами чашечку кофе?» Она чуть не заплакала: «Какой кофе? У меня тут ребенок босой, у вас тут зима нагрянула». – «А может, все-таки выпьем по чашечке кофе? Кстати, вы любите сонеты Шекспира?» Она рванула от незнакомца как на стометровке. Он ошеломленно глядел ей вслед.

Это был первый мужчина, который пристал к ней в Москве. Потом она часто вспоминала эту встречу, думая, а что бы вышло, если бы она согласилась выпить с ним чашечку кофе? И почему она не спросила, какой сонет его любимый?

…По вечерам, накормив мужа, уложив попугая, позвонив сыну, который уже давно живет отдельно, она любит читать Шекспира. «Но красота, как стрелка на часах, Смещается, хоть скрадено движенье. Так ты, хоть и стоишь в моих глазах, Все ж старишься, обманывая зренье. Так вот страшись и знай, ты, темнота – Была мертва уж прежде красота». Дочитав сто четвертый сонет, она возвращается к самому любимому, тому, который впервые услышала на берегу Азовского моря. И снова вчитывается в каждую строчку, пытаясь почувствовать, как свежий ветер с моря холодит ей лицо и ворошит волосы: «И если бросишь, брось меня теперь, Теперь, когда я предан страшным карам; Не будь последней из моих потерь, Ударь меня – и не тяни с ударом»…