На чтение: ≈ 8 мин.Я до сих пор не уверен, стоит ли рассказывать эту историю. Я не знаком с ее героями. Я никогда не был в городе, в котором они живут. Мне пришло письмо, в нем рассказ, как однажды поссорились муж и жена… Случилось это ранней весной, когда днем капель с крыши, а по ночам еще мороз за уши щиплет. Друзья их пригласили на день рождения в частный дом, в самом центре города, чуть в стороне от центральной улицы. Когда-то этот дом построил дед нынешнего хозяина. Он служил профессором местного университета, потом дом перешел сыну, тоже профессору университета. Теперь он принадлежит внуку, тот пока до профессора не дотянул, доцент, ему всего тридцать с хвостиком.
Мои герои любили бывать в этом доме: старая мебель, вытертые ковры, бесчисленные фотографии на стенах, в любое время года свежие цветы в простых кувшинах. Вся современная техника спрятана в дубовых шкафах, сразу и не заметишь ни плазменный телевизор, ни мощный музыкальный центр. Герой моей колонки, назовем его Алексеем Петровичем, давно дружил с хозяином дома, они вместе учились еще в школе, потом в университете. Не перестали дружить, когда и семьями обзавелись. Алексей Петрович был директором школы, а жена его работала на местном телевидении.
После ужина хозяйка играла ноктюрны Шопена. В свое время она преподавала в музыкальном училище, потом написала диссертацию о художественном воспитании, поехала на какой-то семинар и там познакомилась с редактором самой популярной местной газеты «Вечерние вести». Он предложил ей работу. Так она стала редактором отдела культуры.
В доме знали толк в хорошем вине. Если белое, так шабли. Если красное, так мальбек. А Алексей Петрович вино не очень жаловал, он обычно пиво употреблял, кружку-две, а в выходные, в жару мог и три литра запросто выпить, но такое случалось редко. На дне рождения пива не подавали, и Алексей Петрович вначале хорошо к вину приложился, белому и красному, а потом и водочки пару рюмок опрокинул.
После очередного танца, он написал, что, кажется, это была сальса, пошел в ванную волосы намочить, чтобы не рассыпались. Они у него длинные, как у Киану Ривза. Это я на фотографии увидел, которую он вложил в конверт с письмом. Мне кажется, он поминутно встряхивает своими кудрями и сейчас, если только не обстриг, будто пытается от них освободиться. Он вернулся в гостиную и заметил, что жена разговаривает с другом хозяина Геннадием. И вдруг что-то екнуло в нем: что это он так близко к Марине стоит, в глаза так обволакивающе смотрит, и его рука на столике лежит почти впритык к Марининой руке? Его словно заклинило: «Домой, идем домой!» Музыка громко играла, а тут внезапно стихла. Его голос прозвучал, как выстрел. Марина аж отшатнулась. «Еще пять минут, – попросила она, пытаясь улыбнуться. – Мы не закончили с Геной разговаривать, и я последний танец с тобой хотела бы станцевать». «Нет, мы уходим сейчас», – отрезал он и пошел одеваться.
Вышли вместе. Алексей Петрович молчал, ему казалось, что его обидели, что его не поняли, обманули, что, в конце концов, его почти предали. Он не мог объяснить, откуда у него возникли такие мысли, но чувствовал он себя жертвой. «Будем ждать автобуса или дойдем до проспекта, чтобы такси поймать?» – спросила Марина. «Как хочешь»,- буркнул он и вдруг, ничего не говоря, повернул в другую сторону. Он шел, не оглядываясь, надеясь, что жена пойдет следом. Марина оцепенела на мгновение, а потом подняла воротник пальто, закинула сумку на плечо, поглубже засунула руки в карманы и медленно пошла в противоположную сторону. Она шла мимо железнодорожного вокзала, мимо гостиницы, в которой они с мужем однажды встречали Новый год, мимо рынка, куда они ходили по субботам за продуктами и где любили обедать – там жарят свежую рыбу на больших сковородках и подают ее с черным хлебом, через мост, отделяющий старый центр от остального города, мимо церкви, в которой иногда ставила свечки во здравие всех своих родных и близких и за упокой ушедших с миром. Она подошла к дому, стала рыться в сумочке и вдруг вспомнила, что ключи свои она оставила дома. Марина ходила вокруг церкви сначала десять минут, потом двадцать. Подошвы легких сапог, наверное, промерзли. Я не знаю, что она повторяла в сотый или тысячный раз, но вполне могу себе представить, как она ходит вокруг церкви и шепчет, словно молится: «Как он мог так унизить меня, кричать при всех, словно я собака какая-то? Что с ним случилось, что?» Она, наверное, повторяла: «Я никогда его не прощу, я его ненавижу, он сломал мою жизнь, я его брошу…»
Алексей Петрович появился через сорок минут. Ни слова не говоря, он открыл дверь и бросился на кровать. Марина заварила чай и села на подоконник на кухне. Часы показывали пять. Воскресное утро лениво вползало в город. Было понятно, что сегодня никто первым не проронит ни слова. Алексей Петрович умылся, побросал в дорожную сумку какие-то вещи и ушел…
Они никогда раньше не ссорились, не ругались, не изменяли друг другу. Им казалось, что они любят друг друга. Так он писал в письме. Что произошло, что сломалось – он так и не понял. Теперь они живут раздельно. Пока никто не подал на развод. Никто не предложил помириться. Они ждут, а время уходит, и с каждым новым днем вспоминаются какие-то мелкие старые обиды, недоразумения, недоговорки…
«Я знаю, я виноват! – написал он в конце. – Мне нужно было догнать Марину на улице, не говоря ни слова, обнять ее, привести домой и зацеловать всю, а уже потом извиняться, сказав, что ревность взыграла неожиданно, как вулкан. Я ведь любил ее. И люблю».
…Вот вам и вся история. Простая, как сотни тысяч других историй, и непохожая ни на одну другую. Обычно я сам отвечаю на письма, которые приходят мне, но сейчас я хочу попросить вас: напишите Алексею Петровичу, тридцатипятилетнему директору хорошей школы, посоветуйте ему, как жить дальше. Хоть я и не знаю его лично и никогда не был в городе, где он живет, но адрес его у меня есть.
Пишите на адрес редакции, для Алексея Петровича Егорова.
Выбор читателей
Комментарии