Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Один из великих менеджеров, создавших почти на пустом месте огромную транснациональную корпорацию, запустивший десятки многомиллионных благотворительных программ, однажды полушутя сказал, что только сумасшедшие в отпуске думают о работе. Отпуск – как полет в космос. Земля осталась где-то там вдали, то ли над тобой, то ли под тобой, и ты не можешь в любой момент, когда тебе захочется, вернуться назад. Не можешь и не хочешь. Если в отпуске не будешь отключаться от своей основной деятельности, не сможешь восстановиться для следующего рывка, следующего движения вперед. Конечно, если ты хочешь двигаться вперед. Этот менеджер считал, что нет людей, кто бы не хотел достичь новых горизонтов. Это у нас в крови. Заложенный нашими предками код, которые миллионы лет назад вдруг решили уйти со своей первобытной стоянки и переселиться на другой берег озера, хотя до этого мгновения они жили здесь всегда. Отпуск – осуществление несбывшихся желаний. Отпуск – возможность отсечь себя от всех социальных связей, чтобы, приступив к работе, с новой мощью их восстановить. Каждый раз это обновление…

Один мой приятель, дождавшись отпуска, отключает мобильный телефон, берет жену и сына-подростка и уезжает в тайгу за тысячи километров от столицы к знакомому охотнику. Адреса охотника никто не знает – ни коллеги по работе, ни родители моего приятеля. Вот уже который год он всегда летом оставляет своему заму одну и ту же инструкцию: если к первому числу не вернется, в сейфе лежит конверт, там все координаты, адрес, карта. Они месяц ловят рыбу, собирают грибы и ягоды, охотятся, сплавляются на плотах по местным рекам, которых вокруг как каналов в Венеции, покоряют очередную сопку. По вечерам разжигают костер на берегу реки и, вымыв простые алюминиевые миски после ухи, которую не приготовит ни один знаменитый шеф-повар, хотя рецепт ее прост, как проста жизнь вокруг этого места в тайге, но где возьмешь в городе, даже самом богатом, самом дорогом в мире – в Москве, например, такую родниковую воду, такого хариуса или тайменя и такую головешку, которую обязательно нужно окунуть в уже приготовленную уху, слушают старого охотника. Он давно здесь живет один, на этой заимке. И отец его здесь охотился, и дед, и ему не хочется, как дальним нашим предкам, уходить на другой край озера, вернее, перебираться на другой берег реки или за дальние сопки. Дети его давно выросли, позаканчивали институты-университеты, оказались за границей, у внуков теперь канадское гражданство. От них раз в год приходит пакет, на почте все собирают в один мешок, он так распорядился, зачем вертолет лишний раз гонять, в том пакете открытки, фотографии, письма, подарки. Он читает их не спеша, вскрывая один конверт в неделю, растягивая удовольствие, до подарков дело доходит в последнюю очередь. Жена охотника умерла пять лет назад. Не болела никогда, ни на что не жаловалась, молчаливая она у него была, но если уж скажет, так скажет, понимала его сильно, бывало, сядет рядом, положит свою руку на его широченную ладонь-лопату, смотрит в глаза не отрываясь. Однажды он спросил у нее: «Ну что ты там увидела?» – «Столько лет смотрю, а наглядеться не могу, словно воду пью, а напиться не могу». Сколько лет старому охотнику, мой приятель не знает. Может, семьдесят, а может, и восемьдесят уже. Десять лет он ездит в эти места, все вокруг меняется, сам изменился, волосы стал терять, животик появился, жена раздобрела, а охотник не меняется: все такой же сухой, поджарый, стальные мышцы, ни одной грамульки жира, гибкий, как дикая кошка, и все тот же седой бобрик, он сам себя наловчился стричь.

Десять лет назад мой приятель читал цикл лекций в областном институте усовершенствования учителей. Вечером с начальником областного управления образования пошли в баню. Попарились, пивка выпили, закусили, начались откровенные разговоры за жизнь. И приятель рассказал, как почти каждую ночь, а вернее, рано утром, его мучает один и тот же кошмар. Ему кажется, что он проснулся и пора вставать, но когда он пытается вздохнуть и подняться, все тело сковывает, он не может двинуть ни одним мускулом, ни одним суставом, вздохнуть не может. Ему кажется, еще чуть-чуть, и он задохнется, никогда не сможет встать. Начинает подниматься страх. Нужно собраться, сильно вздохнуть, взорваться, чтобы выплыть, вырваться из пучины сна. И, напрягаясь из последних сил, он делает резкий вздох и открывает глаза, просыпаясь. Но стоит ему снова закрыть глаза, как все тело сразу цепенеет, и перед глазами возникает пляшущая синусоида, вскоре превращающаяся в прямую пульсирующую линию, и он начинает понимать, что эта линия он сам, и рвется она в бесконечность, и этому нет ни начала, ни конца, потому что все это возникло до начала времени и пространства. Он ходил к врачу. Ему прописали успокоительное и валерьянку на ночь пить. Но кошмары не прекратились. «Слушай, – сказал ему начальник. – Я отвезу тебя к одной женщине. Вдруг поможет?» Утром на губернаторском вертолете они полетели к старому охотнику. Она ничего не спрашивала: ни кто он, ни откуда, ни что его тревожит. Усадила на медвежью шкуру на камень у берега и сказала: «Закрой глаза и слушай». Вначале он ничего не слышал. А потом вдруг возникла какая-то странная мелодия, в ней сливались разные голоса: шум листьев, воды, шорох крыльев пролетающих птиц, ветер, чей-то далекий то ли смех, то ли плач. Мелодия подхватила его и куда-то понесла. Он видел свою маму, склонившуюся над ним и вытирающую пот с его лба, у него корь; он видел испуганное лицо жены и ее тихий вскрик: «По-моему, схватки начались»; он видел, как его машину заносит на скользкой дороге, и она крутится как волчок, не в силах остановиться; он видел, как выскальзывает чашка из рук его матери, и она закрывает глаза, уже не слыша звона разбивающегося фарфора; видел он это все сразу, словно у него появилось несколько пар глаз. Он проснулся, сидя на камне, под звездным одеялом. Жена охотника еще денька два попоила его разными отварами, и кошмары покинули его навсегда. С тех пор он и стал приезжать к ним в отпуск, как родным…

У вас тоже отпуск, дорогие мои. Напишите мне, как вы его провели, что делали, о чем думали. А я расскажу вам потом о своем отпуске, собираюсь отдохнуть в августе. А о делах начнем говорить с сентября. Этот сезон в образовании обещает быть горячим.