На чтение: ≈ 8 мин.Бессонница всегда приходит неожиданно. Кажется, пусть только голова коснется подушки, сразу уснешь. Вроде бы и засыпать начинаешь, глаза закрыты, а мозг не выключается, сон не идет. Когда такое случается, я знаю, что проворочаюсь до утра, и сразу достаю отложенную до лучших времен книгу и начинаю читать. А иногда, когда под рукой нет такой книги, я придумываю свою – огромное лоскутное одеяло. Все лоскутки разного размера, разного цвета, разной материи. Я их сшиваю случайно, не заботясь о том, подходят ли они друг к другу по цвету, по фактуре, по форме. Эти лоскутки – приключившиеся со мной истории, прочитанные книги, увиденные фильмы, случайные встречи, мельком подмеченные детали.
В этой книге есть все: находки и потери, верность и предательство, встречи и расставания, любовь и ненависть, в ней нет только одного – ответа на вопрос, который с недавних пор я перестал себе задавать: что было до начала всего и что будет после конца всего? Даже если физики откроют законы, по которым родилась Вселенная, а математики их опишут, мы все равно не поймем, о чем идет речь. Мы многих вещей не можем себе представить – ту же бесконечность, ту же вечность. Да что говорить о таких глобальных вещах, если даже человека, живущего рядом, мы иногда не в силах понять. Хотя, может быть, это равновеликая задача: ведь не зря же кто-то сказал, что каждый человек равен Вселенной, а Гейне добавил, что под каждой могильной плитой похоронена человеческая история. Кстати, у одного из арабских поэтов Андалузии есть строчки, что время начинается с любовью и умирает вместе с ней.
Каждую бессонную ночь – другая книга. Последняя начинается с воспоминания о фильме Кустурицы «Жизнь как чудо». Сразу скажу, что это один из моих самых любимых фильмов. Там есть сцена, пронзительная до боли. На фоне войны, «не нашей войны, а войны кучки проходимцев», как говорит один из героев, где он видел немало сумасшествия, разворачивается история любви Луки и мусульманки Сабахи – еще одно сумасшествие. У главного героя, железнодорожного инженера Луки, сына забрали в армию. Однажды вечером он возвращается домой на дрезине, заходит в железнодорожный домик и видит спящего Милаша, ему хочется поговорить с ним, обнять его, но он смотрит на спящего сына и только укрывает его одеялом, отгоняет собаку Жуйку и тихо целует его в макушку, а сам устраивается в кресло, ожидая, когда сын проснется. А утром просыпается сын и видит спящего отца, и тоже укрывает его одеялом, отгоняет Жуйку, целует его и бросается догонять поезд, на минуту приостановившийся на полустанке. Иногда слова бывают лишними. Поэтому их и нет в этой микроновелке. Акира Куросаву на съемках фильма «Дерсу Узала» упрекнули, что у него мало женственности в картине, он удивленно огляделся вокруг: «Даже в этом эпизоде, который сейчас снимаем, идет женщина с коромыслом, а в ведре с водой плещется луна. Разве это не женственно?»
…Я стою в Страсбурге на пустой пощади. Полночь. Луна зацепилась за шпиль собора. Платановые листья шуршат под ногами. В соборе кто-то играет на органе. Я сажусь на скамейку и слушаю концерт. Никто никогда не играл на органе только для меня. Платаны роняют листья, огромные, как детские зонтики. Они падают мне на плечи, на ноги, я их не сбрасываю, я никогда не укрывался таким одеялом. Я бы уснул под этой кучей платановых листьев, если бы не закончилась музыка. Резко встал, и листья завертелись, заплясали вокруг меня в бешеном хороводе, не желая садиться на землю. Я шел до гостиницы сквозь ночь, иногда подбирая с земли понравившийся мне лист. Я привез их домой, засушил, и теперь они мне напоминают о том чудном вечере, который неизвестно кто мне подарил, наверное, для того, чтобы я помнил, что жизнь, несмотря ни на что – на потери и расставания, на предательство и лицемерие, неудачи и падения, на болезни, – чудо, и его не запретишь. Надо просто быть открытым ему. В тот вечер я еще и ужинал в чудном ресторанчике – один. Обычно я этого не делаю, но иногда в командировках случается. Забрел в нетуристический район. В любом европейском городе есть такие места, и там самая вкусная еда, потому что ресторанчики рассчитаны на местных. Восемь столиков, накрахмаленные скатерти, свечи в серебряных подсвечниках, приглушенная музыка, столики друг от друга отделяют кадки с живыми цветами. Нет официантов, хозяйка сама приносит еду. Но меню оказалось только на французском, и хозяйка ни слова по-английски. Видя, как я в растерянности вглядываюсь в непонятные мне письмена, она показала мне на два блюда и жестом дала понять, что это что-то божественное. Кстати, это были не самые дорогие блюда. Мне принесли улитки и рагу из кролика. Было вкусно. Я расплатился и собрался уходить. И тут мне принесли бутылку божоле, которое я не заказывал. Я растерялся. На помощь пришел один из посетителей, говорящий по-английски. Он сказал, что у хозяйки есть свой виноградник и винокурня. «Вот она и дарит вам бутылку, если понравится, вы можете когда-нибудь купить в магазинчике рядом». Вино в самом деле оказалось вкусным. Я его выпил на следующий день с друзьями, а уезжая домой, купил две бутылки. Винный лоскуток в моей книге бессонницы получается. Потому что сразу вспоминается случай в Марокко. Я там был на международном конгрессе. В один из дней мы пошли в маленький городок, который был расположен рядом с университетом, где проходил конгресс. Зашли в маленькую лавку и спросили, где можно купить вина, хотя в университете был сухой закон, мы хотели где-нибудь за территорией пикник устроить. Хозяин магазинчика сказал, что это на рынке, и стал нам рассказывать, как туда добраться, но потом кликнул какого-то мальца, велел ему за лавкой присматривать и повел нас на рынок. Бродили мы с ним около часа, он ничего от нас не хотел, ничего не рекомендовал покупать, просто показал дорогу, да еще бесплатно из своей лавки дал нам штопор, мы пообещали вернуть, что и сделали на следующий день, купив у него сладостей, фруктов и воды. Я вспоминаю этого парня Али и думаю: как много в этом мире мы не понимаем. Этот мир таков, каков он есть, не хуже и не лучше. Мир этот – чудо. Мы его делаем таким…
Выбор читателей
Комментарии