Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Пушкин, как писал Осип Мандельштам, считал, что поэзия есть роскошь, но роскошь насущно необходимая и подчас горькая, как хлеб. Любовь – тоже роскошь и тоже насущно необходимая человеку и подчас гораздо горше хлеба. Данте любил Беатриче с девяти лет. Любил на расстоянии, годами ожидая улыбки при встрече на улице или невзначай брошенного теплого взгляда.

Она умерла, когда ей было двадцать пять лет. Они не стали ни мужем и женой, ни даже любовниками. Он сумел пережить ее смерть, только пообещав Всевышнему: «Я надеюсь написать для нее такое произведение, какое никогда раньше не было написано ни для одной женщины». Я искал в Вероне, на улице Капелло, дом шекспировской Джульетты. Он оказался неброским трехэтажным палаццо, увитым глициниями и диким виноградом, с совсем крошечным балконом. Тихая улочка убегала в глубь квартала. Там стояли две итальянки и смотрели вслед уходящему человеку. Улочка была настолько узкой, что казалось, мужчина задевает плечами стены домов. Я думал о Джульетте, которая говорила с этого балкона Ромео: «Прощанье в час разлуки Несет с собою столько сладкой муки, Что до утра могла б прощаться я», но вспомнил о Данте. Вернее, Джованни Боккаччо, который писал, как Данте, проходя однажды по Вероне, услышал тихий разговор двух женщин, стоявших у дверей дома на узкой улочке. «Вот смотри, – говорила одна, – идет тот человек, который спускается в ад, когда хочет, и, возвратившись оттуда, рассказывает, что он там видел». «Должно быть, ты говоришь правду, – отвечала другая, – смотри, как закурчавились у него волосы и борода и как обгорело его лицо». Сегодня не надо спускаться в ад. Он сам пришел на землю. Целые страны на Африканском континенте вымирают от синдрома иммунодефицита. Лекарства нет. И в ближайшие десять лет его вряд ли найдут. В Китае многие деревни оказались заражены смертельным вирусом – крестьяне нелегально продавали свою кровь. Скольким пациентам и где ее влили – неизвестно. Атипичная пневмония распространяется по всему миру. Больной пассажир из Азии прилетел в Европу, сделав семь пересадок в различных странах. Ежедневно исчезают дети. В Бразилии их продают на органы. Посмотрите «Центральный вокзал» – почти мелодраму, сделанную в стилистике итальянского неореализма, – и вам по-настоящему станет страшно: это не Бразилия – это почти любое место на Земле. В Дели на центральных улицах, где много туристов, сидят маленькие безрукие дети. Они не жертвы какой-то ужасной местной болезни или нового лекарства, принимаемого беременными женщинами. Им отрубили руки собственные родители, которые живут где-то рядом на прогнивших подстилках. Это их дом и кров. Другого не было и никогда не будет. Безруким калекам больше бросают мелочи. Эти дети кормят семью, пока не подрастут. Старшим перестанут подавать. И тогда их отведут куда-нибудь подальше от безразличных глаз и оставят без воды, без пищи – умирать. Уходят гулять и не возвращаются не наркоманы, не бездомные – ухоженные, обеспеченные дети из буржуазных семей Бельгии и Германии, Франции и Италии. Не десятки, не сотни – тысячи в год. Их почти не находят. У родителей хотя бы теплится надежда, что когда-нибудь они вернутся. Вместо воды в реках потек бензин. Как недавно в Башкирии. Северные олени стали сходить с ума, не находя дороги к старым пастбищам, – их извечные тропы изрезаны трубопроводами, дорогами и линиями электропередачи. Богатые стали богаче, а бедные беднее. Забота о голодающих и страждущих стала заботой о доходах гигантских корпораций. Мир еще никогда не испытывал такой двойственности стандартов. С одной стороны , слова и призывы к соблюдению прав человека, убеждение всех и вся, что нет иного пути, кроме движения к демократии. С другой – настоящая война. С использованием запрещенного оружия – кассетных бомб. С тысячами убитых и раненых детей, женщин и стариков. С разрушенными больницами, школами, жилыми домами. С разграбленными музеями. Когда думаешь о сегодняшнем мире, то все чаще кажется, что ты «во тьме, ничем не озаренной».

…Жили в пятнадцатом веке совсем рядом друг с другом два художника: Андреа Монтенья и Джованни Беллини. Они даже родились в один год – в 1430-й – Андреа в Падуе, Джованни в Венеции. В галерее Брера в Милане висят рядом две лучшие работы мастеров. «Мертвый Христос» Монтеньи и «Дева Мария с ребенком» Беллини. Так никто не рисовал до них и многие годы после. «Мертвый Христос» – картина, написанная в реалистической манере девятнадцатого века. На мраморной плите лежит снятый с креста Иисус, едва прикрытый полупрозрачной тканью. Вы словно сидите перед его телом и видите раны на ногах и руках и только потом изможденное лицо. Подняв глаза , замечаете в левом углу скорбно сжимающую руки, постаревшую от горя, похожую на крестьянку деву Марию. Беллини впервые нарисовал младенца младенцем. У всех мастеров до него дети со взрослыми лицами. Поражает Мадонна: она знает, что предназначено ее сыну, но руки прижимают его так к груди, что, кажется, она никогда не отпустит его в этот мир.

У каждого из нас свой ад и свой рай. И каждый вслед за Данте может сказать: «Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины». Главное, вернувшись из этого путешествия, – остаться человеком и постараться не превратить жизнь окончательно в ад…