Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Хильда Рикс жила в Париже, в Латинском квартале, с папой, мамой и сестрой. Отец служил в банке, мама занималась домом и благотворительностью, а они с сестрой ходили в школу. Окна их квартиры на пятом этаже выходили на узкую улочку, где в крошечных ресторанчиках с утра до вечера что-то жарили, парили, пекли. Оттуда постоянно тянуло запахом свежей рыбы, тушеных овощей и свежевыпеченного хлеба. Больше всего маленькая Хильда любила домашние ужины.

Электрические люстры выключались, зажигались свечи, взрослые выпивали по рюмке аперитива, а Хильда, дожидаясь ужина, макала горячие ломтики белого хрустящего хлеба в густое зеленое оливковое масло, и часто случалось так, что, когда подавали на стол, Хильде уже есть не хотелось. Она росла в семье, где по воскресеньям утром ходили в собор на службу, а вечерами собирались у рояля. У мамы был хороший голос – сопрано, и она не раз слышала, как гости восторженно говорили: «Ей место в Парижской опере!» Но мадам Рикс в оперу не стремилась, ей нравилось хлопотать по дому, водить своих девочек на выставки, в театр, музицировать с ними, читать им вслух стихи из старых книг в потертых кожаных переплетах. Это было начало прошлого века. Париж притягивал, манил, сулил счастье, удачу и деньги всем талантливым и бесталанным со всего мира. Все хотели писать стихи и романы. И писали. Но созданные шедевры почти никто не читал. Критики пресытились. Издатели ждали гениев, которые обогатят их в один миг. Художники рисовали на салфетках в кафе, обрывках газет и расплачивались своими рисунками за чашку кофе или стакан молодого божеле. Картины редко покупались и еще реже выставлялись на официальных выставках. А были еще в Париже и молодые композиторы, придумавшие совершенно невероятные сочетания нот и инструментов, а также певцы, чье пение, казалось, рождается каждый раз заново, с чистого листа. И Хильда тоже рисовала. Вначале она брала уроки у частного учителя, а потом стала посещать занятия в Академии. Ей было чуть за двадцать, когда она написала свою самую знаменитую картину «Мать Франция». Пожилая женщина сидит со скорбно сложенными руками на деревянном стуле. Глаза ее смотрят куда-то вдаль, но ты точно знаешь, что они там видят: замерзших, продрогших солдат в окопах, разрывы снарядов над городскими улицами, истерзанные нескошенные поля. За спиной у нее на простой кухонной полке две голубые тарелки и два стакана для вина. Эти спокойные мирные вещи принадлежат вчерашнему дню, а сегодня война, Первая мировая война. Критики до сих пор удивляются: как двадцатилетняя девочка, выросшая в благополучной буржуазной семье, смогла так тонко и глубоко понять, что происходит с Родиной, что происходит с сотнями тысяч людей, попавших в гигантскую военную мясорубку. Отец умер, и Хильде пришлось с матерью и сестрой отправиться в эмиграцию в Лондон. Переезд через Ла-Манш был почти что переходом через весь Атлантический океан из Старого в Новый Cвет. Суденышко трещало по швам от набившихся во все щели пассажиров. Все были равны перед бедой и врагом. В одной каюте ютились прачка со своими девятью ребятишками и маркиза с улицы Сант-Оноре. Немилосердно штормило. Корабль поминутно бросало с гребня волны в пропасть, и не было ни одного человека, который бы ни просил Бога спасти его в эту ночь. Сестра простудилась и по приезде в Лондон слегла. Она угасала, как осенние цветы после первых заморозков. Хильда знала, что вскоре наступит утро, когда она, войдя в комнату сестры, обнаружит Аннет бездыханной. Она неистово молилась каждый вечер, чтобы сестре было позволено прожить хотя бы еще один день. Через полтора года умерла и мать. Хильда осталась одна-одинешенька на белом свете. Ей казалось, что скоро придет и ее смертный час. Но однажды, возвращаясь с кладбища, она встретила майора австралийской армии Джорджа Николаса. Они стали встречаться каждый день. И вскоре Хильда вышла за него замуж. Они прожили, по ее словам, долгую и счастливую жизнь – целых четыре недели, а потом Джорджа призвали на фронт, и через неделю он погиб. В Канберре, в одном из залов Австралийского военного мемориала, посвященного памяти австралийцев, погибших во всех мировых войнах и локальных конфликтах, висит картина Хильды Рикс Николас «Мать Франция».

…Хильда так никогда и не побывала в Австралии, где рассветы в Тасмании, как говорил ей Джордж, начинаются так, словно день будет длиться вечно, а закаты наплывают неожиданно, будто нечаянная радость…