На чтение: ≈ 7 мин.Утром 18 января она проснулась от резкого стука в окно. Ей почудилось, что кто-то пытается открыть оконную раму. Но не воров она увидела за окном, а веселую синичку, которая бойко клевала подвешенное сало. От ее ударов мерзлое сало раскачивалось и стучало в оконное стекло. Надев халат, привезенный в давние времена из Индии, она включила чайник и вдруг, неожиданно для себя, заплакала.
Она не плакала сто лет: она не плакала ни тогда, когда старшего сына пырнули ножом на улице и врачи не отходили от операционного стола целые сутки, вытаскивая его с того света; ни когда на любимой работе, где она пропадала все семь дней в неделю с раннего утра до позднего вечера, ей дали почувствовать, что она больше там не нужна, мол, сделала свое дело и теперь освободи место для других; ни тогда, когда умерла мать, с которой у нее всю жизнь хоть и были сложные отношения, но которую она, боясь себе признаться в этом, сильно любила; ни когда уходили люди, которых она знала чуть ли не с первого курса института. Она не могла раньше даже представить, что такое может с ней случиться: целые ручьи, водопады слез лились из глаз, и казалось, что их источник никогда не иссякнет. Словно прорвало плотину, и все невыплаканные за многие годы слезы сразу ринулись наружу. Она плакала потому, что поняла: ее предали, обычно, банально, как это всегда и бывает. В свою лучшую подругу она вкладывала всю себя: помогала ей с работой, поддерживала материально, когда та училась, помогала деньгами потом, организовывала врачебные консультации для ее не совсем здорового сына. Ей не требовалась благодарность, признание, ей хотелось, хотя она и не признавалась себе в этом, чтобы хоть раз подруга, вывалив на нее все свои беды и проблемы, спросила у нее: а что с тобой происходит, почему ты грустная, кто тебя обидел; чтобы она поговорила с ней не о себе, любимой и несчастной, а о ней, такой независимой, такой энергичной, такой пробивной и тоже… несчастной. Она все время себя успокаивала: все утрясется, решатся все проблемы и подруга станет более внимательной к ней, поможет и ей прогнать тоску и ощущение тупика, в который мы все с годами попадаем. Но так всегда бывает: чем больше ты отдаешь человеку, который знает, что он для тебя все, тем меньше ты от него получаешь взамен. Просто он воспринимает твою дружбу, твою помощь, твое поклонение как должное. Может быть, все так бы тянулось и дальше, если бы не вчерашний вечер. После работы она забежала к подружке, та, дымя как паровоз, сидела над толстенной монографией и что-то тонко заточенным карандашом писала на полях страницы. Она даже головы не повернула, когда та открыла дверь. Слово за слово, и через пять минут оказалось, что говорить больше не о чем. Подруга явно показывала, что ей некогда, что она устала, что ей вообще неинтересно болтать о всяких пустяках. А ведь она хотела рассказать ей, как совершенно случайно откопала в своих архивах давние записи о Луизе Федоровне Александровой и что вот теперь собирается писать о ней большое эссе. Она хотела рассказать ей об этой удивительной женщине, которая была статс-дамой при императрице Александре Федоровне. Ей симпатизировал сам император Николай Второй. Когда их отношения стали явными, Александровой пришлось покинуть Петербург и переселиться в Москву. Здесь она устроилась в Малый театр. Давали ей в основном незначительные роли. Но служба в Малом спасла ей после революции жизнь. Хотела она в тот вечер рассказать своей подружке и о графе Николае Петровиче Шереметеве, о котором та никогда раньше не слышала. В самом начале нэпа он поступил в театр Вахтангова скрипачом, а через некоторое время без памяти влюбился в лучшую актрису, исполнительницу роли принцессы Турандот Цецилию Львовну Мансурову. Та не очень обращала внимание на ухаживания молодого человека, хоть и красивого, но всего лишь рядового скрипача из оркестра. К тому же она была замужем. И все-таки Николаю удалось добиться взаимности. В 1924 году вся семья Шереметевых получила разрешение на выезд в Париж. Николаю Петровичу тоже выдали заграничный паспорт, но в самый последний момент он разорвал его. Шереметевы уехали за границу без Николая. Мансурова разошлась со своим мужем и вышла замуж за молодого графа. Все это она хотела рассказать подруге, но, увидев ее холодное, отстраненное лицо, схватила свою сумку и, на бегу одеваясь, выбежала из квартиры, забыв сказать, что приглашает ее завтра на день рождения.
…Она отключила телефон. Не пошла в этот день на работу. Заказала столик на семь часов вечера в «Вертинском». Шабли было мягким, как ранний воздух долин Луары. Устрицы таяли во рту. Звучала приглушенная музыка, напоминающая то ли прогулки по Елисейским полям, то ли сиреневые сумерки в узких улочках Харбина. Когда пришло время уходить, вдруг с противоположного конца зала к ней направился высокий молодой человек. Пока он шел, она успела заметить серо-голубые глаза на худощавом лице и легкую проседь в каштановых волосах…
В тот день мне не удалось до нее дозвониться. И я, как и многие, тоже не поздравил ее с днем рождения.
Выбор читателей
Комментарии