На чтение: ≈ 8 мин.Три раза он уходил из дому навсегда. Впервые в пять лет. Перед ужином его обычно выпускали во двор погулять. Двор был квадратный, окруженный со всех сторон шестнадцатиэтажками. Качели, деревянная крепость, песочница, горка – все обычно, как в тысячах подобных дворов в то время везде по России. Он прыгал, бегал, кричал, смеялся, что-то кому-то рассказывал, а потом начиналось все сначала. В какой-то момент, выглянув в окно, мать не увидела его. Через минуту еще раз внимательно оглядела двор – нету, и она отправила мужа на поиски.
Гены во дворе не было. Не было его и около соседних домов. Не заходил он и в подъезд, сказали всезнающие старушки. Муж вернулся домой ни с чем. Жена требовала немедленно звонить в милицию, в «скорую помощь», друзьям, знакомым, кому угодно, лишь бы что-то делать. И он позвонил в милицию. А Гена тем временем, покинув свой двор, перешел небольшой переулок и через дырку в заборе забрался на территорию своего садика, куда его каждое утро, если он не болел, отводили родители. В садике ему было скучно. Но там был замечательный старый парк вокруг садика, а в том парке столько таинственных мест, что каждый раз на прогулке он куда-нибудь исчезал и воспитательнице приходилось во все горло кричать: «Гена Гошков, найдись! А-у!» Он прошел через парк и вышел к очень широкой улице, за которой виднелась детская площадка, во сто раз лучше той, что была возле его дома, и той, что в садике. Он решил дождаться, когда поток машин остановится, чтобы перебраться на тот берег. Было лето. И всего лишь восемь часов вечера. Ждал он долго. В конце концов зажегся зеленый свет, машины остановились, и Гена побежал. Так быстро он не бегал никогда в жизни. Даже тогда, когда они соревновались со своим другом Володей Косминым. Рядом с площадкой была булочная. Он зашел, дотянулся до низкой открытой полки и взял булку. Продавщица вскрикнула: «Чей ребенок?» Ее крик был похож на звон разбивающегося стакана. Кто мог ей ответить, если в магазине были лишь она и Гена? Но тут открылась дверь, и вошел летчик. Настоящий летчик! В синей форме, фуражка с кокардой! Гена так и обомлел с надкушенной булкой. Продавщица сразу кинулась к нему: «Не ваш мальчик?» – «Не мой». – «А ты чей?»- спросил он Гену. «Ничей». – «Ничей?» – удивился летчик и что-то шепнул продавщице. Он заплатил за булку и повел Гену к себе домой. Пока тот пил на кухне чай и доедал свою булку с вареньем, летчик позвонил в милицию о потерявшемся ребенке. Потом он рассказывал Гене про то, какая земля, если смотреть на нее свысока, как заводится самолет и что он может помахать ему крыльями, когда будет следующий раз пролетать над их городом. Гена решил, что останется жить у летчика. В полночь пришел отец. Он поблагодарил летчика, вывел Гену на улицу, снял ремень и в первый и в последний раз всыпал своему сыну.
Гене было шестнадцать, когда однажды вечером он угнал крутую машину. Захотелось покататься. Он с десяти лет умел водить. Отец давал ему иногда порулить и разрешал смотреть, как он копается с двигателем, чистит-моет, перебирает своего «жигуленка». Гена смотрел и учился. К шестнадцати годам он с ходу мог определить, сколько машине лет, бита она или нет, что у нее со сцеплением и тормозами. Ему казалось, что машины живые и он чувствует их дыхание, их разговор с ним, они словно ему жалуются на свои болячки и безразличие хозяев. Не успел он отъехать и пяти километров, как его замела милиция. Ни прав, ни документов на машину, да еще и пивом разит. Позвонили отцу. Он приехал ни живой, ни мертвый. Он представлял себе: суд, колония, и это Гена? Отличник, домашний мальчик, играющий на пианино, читающий с восторгом Бунина и мечтающий о карьере разведчика? Он ехал и не видел перед собой дороги. Что я сделал не так, почему он вырос таким? Где я ошибся? – пытал он себя. В милиции ему намекнули: из любой ситуации есть выход. Выход был в тех двух тысячах долларов, которые лежали неприкасаемым запасом на черный день. Деньги по тем временам очень большие. Не только для него. Он их отдал. Был апрель, и до конца учебного года оставалась пара недель. Он привез сына домой, посадил его перед собой и сказал: «Ты сдашь экзамены и в тот день, когда получишь аттестат, уйдешь из дому. Если не поступишь, отправишься дожидаться призыва в армию в Курск, к деду». Больше они не разговаривали. Он поступил в университет и ушел из дому на целых шесть лет. Ему было страшно трудно поначалу. Иногда по нескольку дней он ничего не ел, негде было ночевать. Но постепенно он научился зарабатывать, по-настоящему вкалывая, научился ценить время и деньги, людей. Потребовалось немало времени, чтобы он простил отца и понял его…
…Однажды он пришел с работы. Позвонил своему адвокату и попросил заняться его домом, дачей и машиной. В течение недели все было продано. Книги и картины он отвез отцу на дачу в Переделкино. Чемоданов было три: огромный коричневый – жены, черный, поменьше, – его и желтый – сына. Его нынешний дом стоит на горе и смотрит на океан. Каждое утро, зимой и летом, он спускается бегом шесть километров к берегу и окунается в ледяную воду. Она никогда не согревается. Он так и не сумел к этому привыкнуть. Сын уже вырос. Давно живет отдельно, где-то на другом конце света. С женой они развелись. У нее свой бизнес, и, кажется, она собирается снова замуж. Сам он все больше занимается спортом, пишет свои книги, иногда встречается с друзьями и почему-то все чаще, особенно на закате, вспоминает сказанные ему когда-то в молодости одним странным знакомым вещие слова: «Нельзя предавать тех, кто тебя любит, даже если они тебе и безразличны». Тот отъезд был его третьим и последним уходом из дому…
Выбор читателей
Комментарии