Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

В детстве мы с братом знали, что где-то совсем рядом, в километрах пятнадцати от дома, течет Западный Буг, который впадает в Вислу, а та – в Балтийское море. Знали мы и то, что если отправиться на восток, то после ночи пути поездом доберешься до Днепра, на котором в золотых куполах сияет Киев. Где-то уж совсем далеко, в Сибири, несли свои воды Лена, Обь и Енисей. И была у нас своя собственная речка – извилистая живая Гапа. Начиналась она километрах в десяти от нашего городка, вытекала из болота, в котором селились на лето дикие утки, цапли и в котором очень любили охотиться за лягушками и вьюнами черно-белые бусли, аисты. Они гнездились на электрических столбах, сухих деревьях, на крышах сараев и коровников.

Про болото я узнал, кажется, в четвертом классе, когда мы под руководством нашей учительницы Любови Ивановны отправились впервые на целый день в поход. Сборы накануне были долгими: в маленький рюкзак никак не помещалось все то, что было велено взять с собой, – сухой паек на обед, альбом с карандашами и красками, сачок, маленькая лопатка, брезентовая подстилка. Вышли мы рано. У каждого такая поклажа, словно собрались не к истоку Гапы, а на Северный полюс. Все в резиновых сапогах, беретах, с палками в руках. Но больше всего мы поразились, увидев нашу учительницу в брюках. Она впервые так оделась. Заметив наши удивленные взгляды, учительница объяснила, что так ей удобнее, да и путешественники и туристы во всем мире так идут в дорогу. Маленькой тропинкой, протоптанной то ли людьми, то ли животными, мы шли вдоль речушки. Она была шириной метра два, не больше, пологие берега, лишь кое-где поросшие редким кустарником.Через пару часов у небольшой заплавы сделали первый привал. Я помню, как все тихо сидели на берегу и смотрели на медленно струящуюся воду, в которой искрами мелькали десятки мальков, на грациозно скользящих по тихой глади водомерок, на неподвижно зависающих над водой стрекоз. Я помню весь этот день и сегодня, до мельчайших деталей. Я слышу запах костра, который мы развели на берегу болота, чувствую вкус чая из багульника, который заварила для всех нас учительница. Я все еще вижу, как кружат в ясном небе, на котором ни тучки, ни облачка, аисты, периодически опускаясь на болото, унося через мгновение в клюве добычу своим птенцам. После того похода я знал, где начало нашей речки, а вот куда она впадает, мог только догадываться – в Западный Буг. И следующей весной, когда Гапа разлилась, мы с братом, взяв один рюкзак на двоих, отправились в путешествие на льдине в братскую Польшу. Мне было десять лет, брату -шесть. Льдину мы нашли быстро, легко вытолкали ее на стремнину и поплыли. Не знаю, куда бы мы добрались и как долго нас выдержала бы льдина, но в километрах двух от околицы нас увидел сосед и благополучно снял на берег. Дома нам обоим хорошо влетело, хотя, конечно, виноватым был я. Нас обоих поставили в угол. Я быстро раскаялся и попросил прощения, пообещав, что никаких больше странствий совершать не собираюсь, а у Володи уже тогда был характер, он так и не извинился. До ужина простоял в углу, пока родителям не стало его жалко. Через пару дней мы написали письмо, затолкали его в бутылку, залили воском и бросили в Гапу, надеясь, что где-нибудь на берегу Атлантического океана выловят наше послание и если не пригласят в гости, то хотя бы напишут нам. Ответ пришел почти через год. Наша бутылка доплыла до какого-то, сейчас уже не помню названия, польского селения, там ее выловили рыбаки, отнесли домой, прочитали и отдали своим детям. Так мы стали переписываться с польскими сверстниками. Письма и открытки приходили лет пять, а потом как-то все заглохло. Только однажды Гапа превратилась в настоящую бурную, страшную и опасную реку. Три дня и три ночи в Карпатах шли дожди. Наводнением смыло несколько пионерских лагерей, погибли сотни ребят. О том страшном лете замечательный роман Олеся Гончара «Собор». На третий день, когда вода с гор хлынула на равнины, никто не узнал нашу Гапу. За ночь она разлилась на десятки километров, залила городок, деревни вокруг, отрезала всех от железной дороги, снесла два моста, один старый, деревянный, другой недавно построенный, автомобильный. Вода не стояла, а вся неслась, где быстрее, где медленнее, на запад. Нам строго-настрого запретили куда-либо выходить из дому, но все-таки однажды мы пошли с отцом посмотреть на Гапу с последнего уцелевшего моста. Добирались долго, вода все еще на улицах стояла по колено. Когда мы подошли, там собралась куча народу, все суетились, кричали, метались по мосту – и ничего не делали. Только потом мы поняли, что под мост затянуло чью-то корову, она каким-то образом выбралась со двора и отправилась на пастбище, которое все было под водой, где-то оступилась, попала в поток, и ее понесло. Корову не спасли. Через неделю вода ушла, правда, на лугах еще долго оставались маленькие озерца, в которых мы голыми руками ловили маленьких линьков, щучек и карасиков. Как они туда попали, одному Богу известно. Потом наступил час великой мелиорации. Болота осушали. Гапа почти пересохла. Весной после таяния снегов она еще какое-то время бывала полноводной, а потом все лето по высохшему руслу еле мелькала тоненькая ниточка воды. Рыба исчезла, берега осыпались, старые деревья засохли. И все же каждый раз, приезжая домой, я надевал резиновые сапоги и шел гулять вдоль знакомого берега, стараясь дойти до бывшего болота, до места того нашего первого похода. Этой осенью я не нашел ни старого русла, ни речки, ни остатков засохших ив – все было выровнено, засыпано свежим грунтом, подготовлено под большую строительную площадку. «Тут пройдет новая улица, – сказали мне племянники. – Таможенники будут строить себе дома. Удобное место, к городку совсем близко и к лесу недалеко. Они собираются построить тут и частный пруд, с лебедями, островами».

…Не знаю, зачем я рассказал вам всю эту историю. Просто мне показалось, что с исчезновением Гапы и во мне что-то умерло. Словно кто-то присвоил себе часть моего детства.