Первые сто строк

Гениальному писателю ничего не нужно: ни уставленный первоизданиями в кожаных переплетах роскошный кабинет, ни просторный дубовый стол, ни картины на стенах, лишь была бы бумага, карандаш иль перо, а где писать – он всегда найдет: на коленях, на скамейке, на чердаке или сдвинет все в кучу на колченогом обеденном столе… Джейн Остин была отведена самая маленькая комната в доме. Самую большую и светлую с видом на ухоженный садик занимала мать. Из окон комнаты Джейн были видны лишь стены сарая да заросли дикого шиповника. В комнате стояли узенькая кушетка, миниатюрный столик, на котором, кроме листа бумаги, ничего не помещалось, хрупкий стул. Именно здесь она писала, когда выпадала свободная минута – от домашних дел ее никто не освобождал, считая писательство пустой тратой времени и прихотью нелюбимой дочери. Но идет время, а романы Джейн Остин остаются чуть ли не самыми любимыми на Западе, по ним снимаются многочисленные сериалы, которые занимают верхние строчки рейтингов. Как никто другой, она сумела постичь природу человеческих чувств и рассказать о зарождающейся любви так, как никто ни до нее, ни после не сумел это сделать. Читая романы Джейн Остин, понимаешь, как меняется ритм времени: у нее длинные описания, затянутые монологи, сегодня все происходит гораздо быстрее, но человеческие чувства остаются теми же, что и двести лет назад. Просто мы разучились размышлять о них. Я вспомнил о Джейн Остин, когда недавно побывал в Клину. Комната Чайковского похожа почти до деталей на комнату Джейн Остин. Такая же узкая кровать, простой стол, небольшое окно. Нет только расписанного мелкими незабудками кувшина для умывания, как у Джейн Остин. Его комната очень проста и поэтому гармонична. Любой лишний предмет разрушил бы эту гармонию в один миг, словно фальшивая нота. Здесь ничего нет того, что отвлекало бы Чайковского от музыки. А брат был бездарем. Его комната напоминает музей: тут и разномастные картины, и массивный, заставленный различными безделушками стол, и роскошный письменный прибор. Если живешь внешним, нужна мишура, видимость твоей значимости. Может быть, сам того не понимая, он хотел, интерпретируя жизнь своего гениального брата, скрыть свою внутреннюю пустоту. Будучи призванным – многого не надо. Когда говорят: дайте мне условия, и я создам – это настораживает. Человек по-настоящему талантливый никогда ничего не требует. Очень просто жила Ахматова. У нее ничего не было, а то, что было, она раздавала другим. В последнем московском пристанище Цветаевой, кроме стола и кровати, была еще протянутая через всю комнату веревка, на которой висели все ее вещи. Все они, и Чайковский, и Остин, и Рихтер, и Ахматова с Цветаевой, были очень разными, необязательно легкими, но всех их отличала простота гениальности. Кстати, гениальному учителю, я уверен, тоже ничего не требуется, кроме учеников…
…Все мы проходим период ученичества. Но у гениальных людей он очень короткий, они проживают его очень быстро. Достаточно толчка, чтобы разбудить гения. Иногда этот толчок – молчание. Как написал когда-то Григорий Померанц: “И поэзия может коснуться величайших глубин, не оскверняя их, если родилась из молчания и живет на краю молчания”. Но, впрочем, еще лучше сказал поэт: “Есть сила молчанья. Есть сила такая, Пред коей все ветры земные смолкают. Есть сила, воздвигшая все мирозданье. Могущество Божье есть мощь умолканья. Конец разногласья. Окончились споры. Молчание наше есть слово простора. Есть слово-громада, есть слово-лавина, Есть слово, собравшее мир воедино, – То слово великого Божьего лада, Которому слов наших дробных не надо”.

Петр Положевец