Первые сто строк

​Мне везет. Который раз я попадаю в Страсбург в октябре. Днем солнце еще припекает, на деревьях еще держится листва, розы не только еще цветут, но и выбрасывают новые бутоны, дожди еще дремлют в горах, а туманы притаились на холмах. Тихо и безлюдно, как всегда. Туристов почти не видно. Влюбленных тоже. Напротив моей гостиницы маленькое кафе на набережной реки. Четыре столика под огромным каштаном, как под шатром.

Четвертый день утром я наблюдаю одну и ту же картину.  Ровно в восемь за столиком появляется  женщина. Она заказывает два круассана и капучино.  Макая в кофе, один круассан она съедает. С другим, закончив завтрак, подходит к берегу. Вода в реке быстрая, прозрачная, видно, как рыбы гуляют по дну. Женщина бросает в воду несколько кусочков булки, и через минуту из-за поворота выплывают два лебедя. Они плывут медленно, чинно, не спеша, словно оказывают большую честь женщине, направляясь к ней на завтрак. Покормив лебедей, она возвращается к столику,  достает сигарету и закуривает. Ей приносят счет, она оставляет на блюдце мелочь официанту, подбирает каштан в траве, только один, кладет его в карман и уходит.Я тоже выхожу из гостиницы. Мне пора на заседание в Совет Европы, где в четвертом директорате, который занимается проблемами образования,  независимые эксперты из двадцати стран обсуждают недавно принятую Хартию о гражданском образовании и рекомендации, как эту хартию исполнять. Дискуссия разгорается жаркая: как вовлечь все институты гражданского общества в реализацию этого проекта, как оценивать его результативность, что делать дальше…В последний день наше совещание заканчивается пораньше. Коллеги нервничают: как будут добираться домой? Во Франции однодневная забастовка. Французы протестуют против повышения пенсионного возраста. Не летают самолеты, не ходят поезда и  трамваи. Мусорщики не вывозят мусор. Почтальоны не разносят почту. У меня самолет только завтра рано утром. Мне снова повезло…Поймав такси, пустынными улицами я быстро добираюсь до своей гостиницы. Разобрав все семинарские бумаги и сложив нехитрые вещи, отправляюсь не спеша в центр, на соборную площадь. Вокруг собора все бурлит.  Тысячи людей с лозунгами, плакатами идут по улицам. Через каждые сто метров машина с громкоговорителем. В толпе совсем молодые лица, много людей среднего возраста, пожилых почти не видно. Тут я поймал себя на мысли, что подобную толпу я видел и раньше, только она не шла, а бежала,  и там было намного больше  людей старшего возраста. Это было в Париже. Я пошел утром к Эйфелевой башне и обнаружил, что все набережные Сены перекрыты.  Парижане бегут двадцатикилометровый марафон. Тогда бегущая толпа людей показалась мне единой сплошной массой, каждый из бегущих черпал силы от всех, общий настрой поддерживал и подталкивал к финишу. Мне показалось, что люди бегут не из-за призов, не из-за победы, а чтобы выразить, подчеркнуть свою общность с теми, кто живет рядом. Это была признательность в любви Парижу, свидетельство верности ему. Что-то подобное я почувствовал, глядя на движущуюся толпу бастующих. И вдруг я увидел среди идущих  женщину из кафе напротив моей гостиницы. Она была одета так  же, как и утром: светлый плащ, яркая косынка на шее. Ей было, на мой взгляд, чуть больше тридцати. Я не выдержал. Присоединился к бастующим. «Простите, я вас знаю. Каждое утро в Петит кафе вы завтракаете». Она улыбнулась: «Я там живу рядом. Вы иностранец. Откуда и что делаете в Страсбурге?» И я ей рассказал  про Россию, семинар в Совете Европы и про ощущение единства толпы, про ее притягательную силу и возникающее желание, когда смотришь, как она бурлит, присоединиться к ней. Жанна работала на городской почте. Мы шли и болтали с ней обо всем на свете, словно вместе учились в школе.У моста через Иль она попрощалась со мной и убежала на свидание. В кафе ее ждал парень, которого звали Жюль и с которым она собиралась вскоре переехать на юг, родители ей оставили в наследство небольшой виноградник. Она продиктовала мне название фамильного вина, чтобы я обязательно попробовал, когда окажусь в следующий раз во Франции…