У англичан были пабы. У нас – пивные ларьки. И те и другие – способ социализации. Правда, под разным градусом. У англичан пабы остались, хотя их стало значительно меньше. Нынешнее поколение британцев социализируется в ресторанах быстрого питания и торговых центрах.
Новый Гиляровский еще опишет культурный феномен пивных ларьков. Они займут достойное место в ряду с коммунальными квартирами, столовыми, шестиметровыми кухнями, очередями в приемные пункты макулатуры. Как бы там ни было, ларьков теперь почти не осталось. В старом смысле – со своими завсегдатаями, высокими стойками, воблой, лещом и объявлениями. Одно из них, одесское, я помню до сих пор: «Пива нет и неизвестно». Мы становимся культурнее. И пьем теперь более культурно, хотя в таких же количествах, как и раньше. И пиво продолжаем запивать водкой… История, которую я хочу вам рассказать, как раз и произошла в эпоху расцвета пивных ларьков. То есть это случилось где-то перед крахом Советского Союза. С одной стороны, мне до сих пор жаль, что распалась великая страна. С другой стороны, я хорошо понимаю, что все империи именно так и заканчивают. Заканчивают-то они одинаково, транзитный период и новый вектор развития у всех разный. Но речь сейчас о менее глобальных вещах. Все в городе стремились отдать своих детей в английскую спецшколу. Но она была не резиновая, не могла вместить всех желающих. От этого жажда попасть именно в эту школу у родителей была еще острее. В ход шло все – звонки знакомым, обещания бескорыстной помощи, официальные письма, в общем, набор всем известен. Набирали несколько первых классов. Но все родители хотели попасть именно к Марианне Владимировне. И тут директор начинал уже торговаться. С кого можно больше взять. Конечно же, для школы. Он был совсем неплохим директором. По тем временам даже очень молодым – едва за тридцать перевалило. Когда он только пришел в школу, ему доложили, что по английскому языку им нет равных ни в городе, ни в области. А вот с математикой проблемы. Хотя она мало кому нужна из их выпускников. Он мог бы и не переживать. ЕГЭ тогда еще не сдавали, рейтингов не было. Но директор был человеком совестливым, так о нем говорили и до, и после. И он решил это дело поправить и начал поиски учителя математики для старших классов. В районо ему посоветовали поговорить с Романом Борисовичем Соловьевым, опытным учителем, живущим в районе его школы. Сейчас он работает на другом конце города и, как поговаривали коллеги, часто сетует, что ему далеко добираться… Директор поговорил с ним. Старик, как он назвал его для себя, ему понравился. Крепкий, коренастый, как летний боровик. Коротко стриженный бобрик. Смеющиеся в лучинках морщин уже полинявшие голубые глаза. Спокойный, но не скучный. Самый большой грех учителя – быть скучным. Через неделю занятий Роман Борисович дал первую контрольную работу. Результаты удивили не только завуча. Через месяц дети занимались математикой с большей охотой, чем английским. Математический кружок был переполнен. «Роман Борисович сказал…», «Роман Борисович считает…», «Это не понравится Роману Борисовичу…» Директор сиял от счастья, когда сразу несколько десятиклассников объявили ему, что будут участвовать в городской математической олимпиаде… Еще через два месяца Роман Борисович заявил директору, что уходит из школы. Директор опешил. «Вам не нравятся наши дети?» – «Нравятся!» – «Вам не хватает нагрузки?» – «Ее даже больше, чем достаточно». – «Возникли проблемы с коллегами?» – «Все с ними отлично». – «Тогда почему вы уходите?» – «Я ухожу… Ухожу… Послушайте, в школе я весь день. Все время на виду. Мне это нравится. И после школы на виду. Но мне это не нравится. После работы я должен расслабиться. Снять напряжение, выпить пивка в ларьке, перед тем как идти домой. Вы же знаете, я тут рядом, в двух шагах от школы живу. Мне много не нужно, кружку, но с чувством, с толком, с расстановкой. Но как я могу это делать здесь? Меня тут все уже знают. И дети, и родители. Я перейду в другой район, а пиво буду пить тут, рядом с домом, как и раньше». И как ни старался директор, уговорить математика ему не удалось…«Не обижайтесь, – сказал ему на прощание Роман Борисович. – У меня такое уже было. Я после мехмата поехал работать в деревню. Идешь по улице, все с тобой здороваются, разговаривают, спрашивают, как здоровье, как дела, как родители. Понятно, что из вежливости, из уважения. Но я молодым был и больше всего ценил свободу. Думал, вышел за порог школы – и свободен. Не тут-то было. Но больше всего меня напрягало, что, когда я приходил на танцы, на заборе висели дети, мои ученики, и смотрели, с кем я танцую, а потом еще наблюдали, кого я домой провожаю. Я еле отработал там три года…» …Можно прочитать все книги о Леонардо да Винчи, но не знать, какая тишина стоит в Сикстинской капелле, чем там пахнет и какое чувство охватывает человека, когда он смотрит на расписанный мастером потолок. Можно рассуждать о войнах, прошлых и нынешних, знать марки вооружения и количество потерь, названия операций и имена великих полководцев, но никогда не держать на коленях голову умирающего друга, не получать известие о погибших в тех или иных боях. Можно все знать о любви, но никогда никого не любить. Чтобы жить, надо не стоять на месте. Надо бежать. Иногда даже из школы.
Комментарии