На чтение: ≈ 5 мин.Когда-то в детстве мы с подругой любили бродить по вечерним зимним улицам, заглядывая в ярко освещенные окна. Мы их “делили”. “Это мое!”-“Нет, мое!” – восклицали мы по очереди, толкая друг друга в сугроб. Окна то слабо теплились, подсвеченные мерцанием ночника или настольной лампы, то сияли ярким люминесцентным светом, то дрожали огнями огромной люстры, будто в квартире ожидался бал. Иногда окно было тускло освещено голубым сиянием телеэкрана. В зависимости от освещения можно было угадать, чем занимаются хозяева: баюкают ребенка, читают книгу, принимают гостей, смотрят телевизор. Шторы были тоже разными – от дорогих тяжелых портьер до простеньких ситцевых в цветочек. Перед наиболее приглянувшимися окнами я стояла особенно долго, примеряя на себя, словно платье, чужую жизнь: какая бы она была, живи я за этими шторами, под этой люстрой?.. Так шло постижение взрослого мира. Задним числом я расцениваю это давнее детское развлечение как важный момент социализации, своего рода приобщение к ценностям семейного очага, что немаловажно для ребенка, особенно девочки.
Сейчас для многих детей окном в чужую жизнь стал коммерческий ларек. Он светит липким желтым светом даже глухим поздним вечером. Беспризорные, иззябшие дети стоят и смотрят, не отрывая глаз от уцененного великолепия бутылок, банок, коробок и флаконов, принимая это как воплощенную мечту о красивой жизни. Ничего другого, лучшего они пока не видели. Многие и не увидят.
На одном из ларьков в подмосковной Коломне я увидела от руки написанное обьявление: “Господа дети! Если будете говорить бяку, жвачку не продадим”.
…В Люберцах, у будочки, где пекут и продают горячие пончики, стоят два мальчишки. Уже десять вечера, темно и промозгло, пронизывающий ветер бросает за воротник горсти колючего снега. Ребята толкают друг друга локтями и громко шепчут: “Сам спроси!”-“Нет, ты спроси!” Наконец один из них набирается храбрости и спрашивает через закрытое окошко у продавца: “А плохие пончики у вас есть?” Продавец не слышит. Мальчик кричит, надрываясь: “Плохие пончики продаете?” Продавец равнодушно поворачивается к нему спиной. Кричать еще громче мальчишке стыдно, на него оглядываются редкие прохожие, и он, шмыгая носом, отходит за мусорный бак рядом с ларьком.
Я не знаю, что мальчики имели в виду под “плохими” пончиками. Может, пережаренные. Наверно, надеялись, что продадут дешевле или вовсе дадут бесплатно. Возможно, когда-то и случилось такое чудо, и они надеялись на его повторение.
Десять вечера. Ребят давно должен ждать горячий ужин под родительским кровом. Но, видно, не ждет…
…Как-то раз в ожидании поезда я стояла, коротая время, в привокзальном скверике Петрозаводска. Киоск по соседству напоминал наспех сколоченный сарай. Его владелец, хмурый господин кавказской наружности, торговал шашлыками. У столиков перекусывали командировочные. “Мужчина, шашлычком не угостите?” – развязно обратилась к одному из них девушка лет 14. Тот, оторопев, придвинул к ней бумажную тарелку с остатками шашлыка. Она жадно принялась есть. Одета девочка была грязненько, в давно не стиранную одежду, но было заметно то тщание, с которым она наряжалась: по возможности незаметно заштопанные колготки, несвежая, но кокетливо повязанная косынка на шее. “Пойдешь со мной? Досыта накормлю”, – на девочку в упор смотрел, выкатив глаза, толстый дядя в кепке “аэродромом”. Та будто ждала этого приглашения. Она спросила у него сигарету и уточнила звонким голосом: “А бутылку поставишь?” Получив утвердительный ответ, девочка взяла “аэродром” под руку и покорно пошагала рядом.
Ольга КОНДРАТЬЕВА
Выбор читателей
Комментарии