Первые сто строк

Вечер. На столе стоит сытный ужин, в комнате – мягкий желтоватый свет. В углу голубеет экран телевизора. Мягкое кресло. Неизменный промежуток между суетой будней и негой сна. Лучшие часы российского обывателя. Жареная курица под кетчупом, неторопливые движения вилки, вполгромкости голос диктора: “…Обстановка в Чечне продолжает оставаться напряженной… По данным федерального командования, за сегодняшний день потери среди военнослужащих составили шестьдесят четыре человека, точных данных о погибших среди мирного населения не имеется…”

За время моих чеченских командировок Грозный уже стал городом привычных лиц, только не “лиц кавказской национальности”, а обычных, в чем-то смешных, в чем-то наивных людей. Я их вспоминаю сейчас, не зная, кто из них жив, а кто стал “жертвами среди мирного населения, число которых точно неизвестно”.

Я вспоминаю их всех, это своего рода любовь. Любовь ко всем. К бесшабашным чеченским шоферам, возившим нас по небезопасным трассам, не снижая скорости на поворотах, и гордо отказывающимся от платы после поездки. К колоритным старикам, предлагающим через полминуты знакомства свой кров и пищу. Даже к молодым хулиганам, обчистившим меня до нитки возле грозненского рынка, но вернувшим потом отобранную водку и провизию, узнав, что я журналист из Москвы…

Передо мной всплывают лица этих людей. Ефима Гельмана – чеченского министра образования, еврея, доктора наук, полгода проведшего в плену у бандитов, но все равно не покинувшего свой пост.

Я вспоминаю ту поразительной красоты девочку – с точеной тонкой фигуркой, удивительной белизной лица и черной смолью волос (среди чеченок попадаются иногда поразительные красавицы, которых не встретишь ни в одном европейском городе). Мы познакомились с ней на втором этаже какого-то парикмахерского техникума. На первом уже шли занятия, а здесь еще можно было созерцать небо сквозь обугленные стропила. Она тоже училась на парикмахера: “После войны всем нужно постричься, кстати, и вам не мешало бы…” Она не знала тогда, что “после войны” так и не наступило…

Вспоминаю и Абу Шарипова – бывшего журналиста, проработавшего десять лет на телевидении, а потом ставшего боевиком. Он целый день возил нас по южным районам Чечни, показывал школы, знакомил с командирами отрядов самообороны. Потом угощал мантами в какой-то забегаловке на окраине Урус-Мартана… Что с ним сейчас? Наверное, обороняет какое-нибудь здание в Грозном, если, конечно, не погиб…

Я не могу забыть Ольгу Калашникову – совсем молоденькую девушку, работающую психологом в грозненской гимназии, пережившую все бомбежки и обстрелы в подвалах своего дома. Год назад мы сидели в ее кабинете, чистеньком и уютном, говорили о проблемах психоанализа, о том, какой учебник по психологии лучше – Р.Немова или Жо Годфруа… Пока мы беседовали, в нескольких кварталах от этого спокойного кабинета взорвалась мина перед машиной Олега Лобова, и генерал Романов обьявлял о возобновлении военных действий… Этих лиц десятки, сотни, они плывут в моей памяти, я слышу их голоса из этого проклятого чеченского ада.

Вновь включаю телевизор, вновь вижу разрушенные дома, пожары и носилки с трупами. Мне достаточно повернуть ручку, и на экране начнут смеяться герои очередного сериала или запоет своим слащавым голосом Сюткин… Я хотел бы перевести на другую программу и жизнь, но нельзя. Кажется, заело переключатель…

Григорий ТАРАСЕВИЧ