Первые сто строк

Кончается год. И век кончается. Остаются письма. Вот письмо от Ирины Ташбулатовой из Ташкента. “Я часто вспоминаю Москву, ее заснеженные парки и как мы, студенты, в тридцатиградусный мороз едим мороженое, как стоим в тонюсеньких сапогах-чулках в очереди за билетами на концерт Рихтера в консерватории, как устраиваем ночные посиделки на кухне у нашей однокурсницы – коренной москвички Маши Леонтьевой, и как, заговорившись, не замечаем, что дворники уже скребут метлами по асфальту, и как входит на кухню Машина бабушка и, ничуть не удивившись, спрашивает: что мы будем на завтрак? Теперь я все больше по заграницам езжу, перенимаю там опыт, как воспитывать граждан свободного государства. То в Вашингтон, то в Сан-Пауло, то в Страсбург. Я восхищаюсь умением моих западных коллег сутками разглагольствовать о преимуществах демократии, о необходимости обучать ее основам детей и взрослых. Их методики потрясающие. Их разговоры очень рациональны. Но я не могу себе представить, чтобы мы засиделись дома у кого-нибудь из наших партнеров до утра, как когда-то у Маши. Теперь я рвусь в Москву. Нужно было, чтобы прошло много лет, чтобы я поняла, как мне ее не хватает”. А вот письмо от львовянина Любомира Иваничука. “Знаешь, я был просто поражен, когда узнал, что ты украинец, родившийся на Западной Украине, закончивший Киевский университет, – и редактор центральной газеты в России. Стал читать газету и понял, что у вас есть много вещей, которыми и нам не грех воспользоваться. Взять хотя бы ваш конкурс “Учитель года”. Вот уж по-настоящему профессиональный смотр. Мы можем только мечтать о таких премиях и наградах для учителей, которые вы вручаете. Вот я и решил подсобрать побольше материала и написать о вашем конкурсе большую статью. Пусть тут наши завидуют. Хотя, если честно, сомневаюсь, что какая-то киевская газета это напечатает. Кстати, а язык-то родной ты еще не забыл?..” Голубой конверт от англичанки Розмари Аллан. “Дождь, дождь. Каждый день сплошной дождь. Все плывет. Реки давно переполнились и превратились в моря. Ручьи стали вашими сибирскими реками. А каждый маленький ручеек теперь что настоящая Темза. Мокро и слякотно. Только у камина начинаешь приходить в себя. Я смотрю на живое пламя и думаю: как объяснить моим знакомым и родственникам, почему за последние несколько лет я была десять раз в России, что влюбило меня в нее, почему место на полках, где стояли мои старые английские сувениры, заняла гжель, а на стенах появились русские березы, шишкинские леса. Они и в самом деле меня об этом спрашивают. Я не знаю, что им ответить. Но я знаю, что, если подолгу не бываю в России, мне становится неуютно на душе, словно я насовсем забыла про северную Англию, где все еще в старом парке сохранились развалины нашего семейного замка”. И Грегори Хейг. Из Атланты, что на юге Америки. Гриша, встретившийся мне почти пятнадцать лет назад в Париже. Была такая акция: американские, французские и советские дети писали о значении трех великих революций для человечества, а потом встретились в Париже. Этот мальчик не отходил от меня ни на шаг. Он хотел знать все о России, о школе, о музыке. Прошло столько лет, а мы все с ним переписываемся. Он давно закончил школу и университет. Успел жениться и развестись. Создал свою фирму, торгующую натуральной косметикой. Много читает, смотрит спектакли. Обо всем новом в американской культуре я узнаю от него. Пришло не письмо – эссе: каким будет двадцать первый век. Много всякого он написал, но мне хочется процитировать только одну строчку: “Пусть в грядущем веке не будет никаких революций…” И я с ним согласен.
Петр Положевец