Первые сто строк

Я шел с работы домой. Было около восьми. Колючий ветер цеплялся за щеки.Прохожие, попадавшиеся мне навстречу, горбились, пряча лица в поднятые воротники. Они глядели под ноги, боясь споткнуться. Ветер налетал то слева, то справа, будто пытался заставить их свернуть с намеченного пути, выбить из привычной колеи.Вот впереди показался так называемый министерский дом, дальше будет спящий детский сад, потом старая церковь, рядом с которой прямо из бетона дворовой площадки растет груша в три этажа. А там и метро.

Груша расцветает раньше всех своих соседей. Три этажа бурлящей молочной пены. Лепестки осыпаются сразу, почти все в один день. Майский снегопад. В начале сентября дерево начинает ронять свои плоды. Вечером все пространство вокруг усыпано мелкими желто-лимонными кувшинчиками.  Утром чисто, дворники все вымели. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь собирал  созревшие груши или, проходя мимо, поднял хотя бы одну, чтобы позже, помыв ее от городской пыли, попробовать. Я и  сам этого никогда не делал. Только старался обходить этот живой ковер, чтобы ненароком не наступить ни на одну грушу. Мне почему-то казалось, что дерево обидится. Моя знакомая рассказывала, как разругалась с абрикосовым деревом. Саженец давно уже из подростка превратился во взрослое дерево, но не цвел. И однажды весной, побелив его ствол, отрезав поврежденные тяжелыми снегопадами ветви, она пригрозила ему, что, если он и в этот раз не зацветет, она его просто выкопает и бросит за сарай сохнуть, а зимой сожжет в печке. И еще она рассказала ему, что так нельзя: сколько она ухаживала за ним, спасала от сорняков, улей поближе поставила, чтобы пчелы не облетали его стороной, а он не цветет. Не знаю, подействовали ли угрозы,  но той весной ветки так были полны цветков, что дерево походило на большой воздушный шар, еле удерживаемый над землей довольно мощным стволом. Осенью мне передали корзинку янтарных тающих на языке плодов. Жаль, подумал я тогда, что у нас в Подмосковье не растут абрикосы, как, впрочем, черешни и шелковицы…
От министерского дома отделилась подростковая  фигура. Тонкая куртка, капюшон на голове. «Не поможете?» – «Нет».  Я давно не подаю подросткам и молодым людям в метро и на улице. Все просящие делятся для меня на две группы: тех, кто собирает на дозу или на бутылку, и тех, для кого это настоящий бизнес.
Я прошел мимо детского сада и вдруг понял, что с этим человеком что-то было не так. Он стоял  не на оживленной улице, не в переходе метро, не рядом с алкогольным магазином, он стоял под обычным, хоть и министерским, домом. И я вернулся.
Парень совсем продрог. «Сколько тебе нужно?»  Я достал бумажник: «Надеюсь, ты не на наркоту собираешь».  Парень посмотрел на меня так, будто я сморозил величайшую глупость. «Мне деньги не нужны. Мне нужен телефон. На одну минуту. Мой сел. – И он показал мертвый черный экран. – Мне надо попасть в этот дом, а без телефона я не могу».
Я дал ему свой телефон. «Мама, позвони дяде Мише, чтобы он открыл дверь, у меня разрядился телефон, а я забыл код». Я не слышал, что сказала ему мать, но ответ был такой: «Мама, ну чего ты волнуешься, я же не маленький».  Думаю, было ему лет четырнадцать, не больше.
«Подождать, пока тебя впустят?» – «Не надо, сейчас будет все нормально. Спасибо вам. Я к пятерым обращался, и все от меня шарахались».
Он пошел к подъезду, я к метро. На душе у меня было очень скверно. Как часто мы пробегаем мимо тех, кому нужна наша помощь? Почему чужую боль мы не воспринимаем как свою? Почему испытываем не сочувствие, а интерес, когда где-то, не «в нашем собственном гетто», случается несчастье?..
Люди, давайте в новом году постараемся хоть немножко быть людьми.