Перспективны ли наши перспективные модели?

Продолжение. Начало в №16

Меня поразило, что в отношении к экзаменам оказались единомышленниками люди, стоявшие на совершенно разных позициях во всем другом. Скажем, Дмитрий Иванович Менделеев и обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев. По этому вопросу он даже спорил с самим государем императором Александром III.

Вот что пишет в своем очерке об Александре III В.А.Твардовская: «Победоносцев выступил против государственных экзаменов, считая, что принимать их должны не назначенные министерством просвещения чиновники (как мыслилось в проекте устава), а сами преподаватели. Отделение преподавания от экзаменов, по его мнению, грозило снизить его качество».

Вернемся немного назад. В 1859 году Василий Иванович Водовозов сетовал: «Но тщедушное руководство по-прежнему в виде книги или тетради на столе, и его непременно следует вызубрить. Таким образом, экзамен почти никогда не соответствует тому, чем занимается мыслящий преподаватель в классе».

На рубеже веков много раз обращался к этой же теме Василий Васильевич Розанов: «Учитель прежде всего готовит учеников к экзамену, за успешность которого он формально отвечает перед начальством да и ответственен перед учениками». И получается, что «мотив испытания зрелости – ревизионный, а не педагогический». А посему «центр тяжести преподавания пал на сплошное, компактное, торопливое усвоение фактов, фактов и фактов: фактов грамматических, фактов географических, даже фактов божественных, но всегда и везде непременно фактов, без всякого около них размышления».

У Даля память – способность помнить и не забывать прошлого; свойство души хранить, помнить сознание о былом. Память внешняя – безотчетное знание наизусть затверженного; память внутренняя – разумное понимание научной связи узнанного, усвоение навсегда духовных и нравственных истин.

Все перевернулось. Знание наизусть затверженного выступает в роли усвоения духовных и нравственных истин.

Так мы подошли и к ЕГЭ. Естественно, я могу говорить только о том, в чем профессионально хорошо разбираюсь, – о сочинительной части ЕГЭ по русскому языку, о ЕГЭ по литературе и итоговом сочинении.

ЕГЭ занял большое место в моей жизни, прежде всего в моей работе учителя. Дело в том, что экзамен в советской школе все-таки не носил столь судьбоносного характера. Теперь от школьного экзамена зависело слишком многое: поступление или непоступление в институт; поступление на бюджет или на платное отделение, что не всем было по возможностям.

В течение учебного года проводились, как их называли ребята, пробники – попросту репетиции экзамена. В Москве мы получали по Интернету задания, а потом по Интернету же передавали ответы учеников. Но и кроме этого приходилось делать многое.

Я писал об этом экзамене в «Учительской газете», журналах «Знамя» и «Континент». Говорил о новых проблемах на радио и по телевидению. Принимал участие в обсуждении проблем экзамена в самых разных сферах, два раза в Государственной Думе, много раз в Совете Федерации (однажды там сделали ксерокопии моей статьи в «Знамени» – там был напечатан цикл моих статей – и раздали их всем участникам обсуждения, статья называлась «Как русский язык послали на три буквы»). Спорил в Министерстве просвещения и в Рособрнадзоре. Дважды выступал на Всероссийском съезде учителей русского языка и литературы. Подробно анализировал экзаменационные материалы в своих книгах. Не говорю уже о постоянном общении все эти годы с учителями.

Из всего услышанного в этих обсуждениях меня поразило одно. Это было выступление математика на круглом столе в Государственной Думе. Сразу же после первого ЕГЭ. Математики положили рядом два списка – тех, кто получил 100 баллов на ЕГЭ, и тех, кто побеждал на окружных и городских олимпиадах по математике. Оказалось, что списки полностью не совпадали. Победители даже городских олимпиад не получали 100 баллов, а стобалльники и не участвовали в олимпиадах.

У меня за все эти годы были блистательные ученики. Но ни один из них не получил 100 баллов за русский язык, хотя именно эти юноши и девушки писали прекрасные сочинения (это-то им и мешало). Сам я напечатал свою первую статью в «Новом мире» в 1956 году. С тех пор сотни статей и 24 книги. Но и сегодня время от времени корректоры «Учительской газеты» подчеркивают красной ручкой всякие несуразности в моих статьях. Сам я, проверяя ученические сочинения, отмечая ученические несуразности, никогда не снижаю за них отметки.

Как говорил Пушкин, «опыт, сын ошибок трудных». Ну написала девочка в сочинении по «Грозе»: «Катерина относилась к Тихону, как к мужу: она его не любила». Ну поставила другая рядом в своем очень хорошем сочинении о Маяковском две цитаты, чего делать было нельзя: «Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское», «Но где, какой великий выбирает путь, чтобы протоптанней и легче?». Ну и что?

А вот при проверке сочинительной части экзамена эксперты часто увлекаются ловлей блох. Я уже не говорю о самом страшном. Перед экспертами лежит «информация о текстах», где написано, что должен ученик ответить на поставленные перед ним вопросы. И они сверяют сочинения с этой самой информацией. И если ученик написал не так, как нужно, ему не поздоровится.

Семь букв – ЕГЭ и четыре «к» с их коммуникацией, креативностью, критическим мышлением и работой в команде – оказались в разных плоскостях. Давным-давно мне одна ученица написала в своем сочинении: «Я вам пишу не как ученица, а как человек». На экзамене эксперты видят перед собой только учеников, а в учителях – только учителей. Ведь главное определяют баллы.

«Ты же так не думаешь», – сказал я после очередного пробника своей ученице. «Да, я так не думаю. Но я решила, что если они такой текст присылают нам, то и мы должны так писать». В другой раз меня на уроке спросили: «А разве на экзамене можно говорить нет? Разве не обязательно говорить только да?»

Я понимаю, откуда ноги растут. В заданиях ЕГЭ в сочинительной части сказано: «Напишите, согласны или не согласны вы с позицией автора прочитанного текста. Объясните почему». Но уже в первый год проведения ЕГЭ ФИПИ в своем методическом письме однозначно предупредил, что «смысл аргументации учеников будет заключаться в том, чтобы в очередной раз показать важность, актуальность, жизненность, нравственную состоятельность, незыблемость доказанной этической аксиомы». Но ведь если речь идет об аксиомах, то никакие «согласен» или «не согласен» говорить вообще невозможно.

О том, что предложенные тексты расходились со здравым смыслом, я писал много раз. Но именно на этот порочный путь станут ориентироваться всякого рода пособия для учителей и учащихся, Интернет, курсы по подготовке к экзаменам, многие репетиторы, значительная часть учителей и порой даже родители. Ограничусь лишь одной цитатой из такого пособия: «Молодому человеку часто очень хочется спорить, отстаивать свою позицию, порой самую неожиданную.

Однако давайте вспомним следующее: в подавляющем большинстве текстов утверждаются очевидные истины, которые вряд ли целесообразно оспаривать. Помните, что экзамен – это не место для неожиданных и смелых экспериментов». Я уверен, что экзамен – это место, где проверяют и то, что ученик выучил, и – прежде всего – то, чему он научился. И я вспомнил слова Блока: «И вновь порывы юных лет, // И взрывы сил, и крайность мнений».

Разговариваю у себя дома с учениками одной из самых престижных и достойных школ Москвы. Мне возражают: «Вы не правы. Истину на экзамене не ищут. Для нас главное – получить баллы, которые дадут возможность поступить, и поступить на бюджет». Я взываю к прагматизму и утилитарности. Напоминаю евангельское «только от полноты сердца глаголят уста». Цитирую Бориса Пастернака: «Когда строку диктует чувство». Нет другого пути к успеху. Бесполезно.

И все-таки я учу своих учеников на экзамене соглашаться с тем, с чем они согласны, и не соглашаться с тем, что им представляется неверным. Ограничусь лишь одним примером.

На первый же пробник прислали текст Михаила Пришвина.

«Однажды утром, гуляя по лесу, я размышлял о том, что такое талант. Вдруг вижу: на высокой елке, на самом верхнем ее пальчике, сидит маленькая птичка. Я присмотрелся, оказалось, что птичка эта поет, потому что клювик ее то открывался, то закрывался. Но такая она, эта птичка, была невеликая, маленькая, крохотная, что звуки самой песенки до меня не долетали и оставались там, наверху.

Только птичке это было не важно: она пела потому, что славила утреннюю зарю, а вовсе не для того, чтобы песенку слышали все вокруг и ее похвалили. Так я нашел ответ на вопрос, что такое талант. Это, по-моему, есть способность делать большее, чем только себе. Это способность славить зарю, но не самому славиться».

С писателем не согласился только один человек в классе. «Я не согласен с позицией автора, так как считаю, что талант ценен тогда, когда приносит пользу и себе, и другим людям. Разве человек перестает быть талантливым, разве меркнет уважение к нему, раз он богат и его имя на слуху у всех? Слушая концерты покойного Лучано Паваротти, изумляешься, насколько гениально его творчество. Однако, несмотря на всемирную известность и богатство, нельзя сказать, что у него не было таланта. Он был талантлив, но его талант служил не только ему, но и миллионам слушателей по всему миру».

Увы, все остальные согласились с писателем. Я не говорил им после сочинения о том, как нужно было написать. «Каждый пишет, как он слышит». Наше дело – поставить ему слух. Я шел не к сочинению, а от него к пониманию и чувствованию. И вообще жизнь не укладывается в однолинейные схемы.

Первый же пробник в своей сочинительной части был провален. Безошибочность ученика и безошибочность учителя крайне опасны. Что же делать после этого провала? Только не натаскивать на верное решение. Ответ есть у Пушкина в «Пророке»: «И виждь, и внемли». Учиться видеть и слышать – вот в чем ответ.

На анализе сочинения я привожу свои аргументы.

После смерти Пушкина император Николай I повелел оплатить все долги Пушкина. Была создана опека Пушкина. Она объявила, что всем, кому Пушкин остался должен, нужно принести неоплаченный счет Пушкина. В советское время накануне столетия со дня смерти Пушкина была издана большая книга «Архив опеки Пушкина». Здесь сотни отчетов. За продукты, вещи, книги, бумагу, свечи, керосин, дрова, за все, что нужно человеку в жизни.

Лев АЙЗЕРМАН

Продолжение следует