Перекати-поле. Этюды из детства

«Любить – это значит не оставлять любимое существо наедине с жизнью и смертью». Вспоминая эту фразу писателя и моего учителя Симона Львовича Соловейчика, я почему-то сразу вижу одну и ту же картинку: стылая, бесприютная, почти бесснежная украинская зима. Мост через речку Тырсу, продуваемый колючей снежной крошкой. Мама везет меня на санках к зубному врачу, чей кабинет находится в бывшей барской усадьбе на противоположном берегу. Что может быть страшнее, чем это место, это кресло будто электрический стул для приговоренного к смерти? Мама обычно сидит со мной рядом у этого кресла и держит меня за руку, пока врач делает свое жуткое дело и плетет какие-то небылицы, чтобы удержать меня от рева. Но пока что мы еще в пути, встречный ветер холодит лоб, въезжаем в аллею высоких заиндевевших тополей – их посадили ученики старенькой учительницы, чей дом стоит у самой речки, окруженный кустами персидской сирени. По левой стороне аллеи – поле, летом покрытое цветущей гречихой, с беспрерывным жужжанием пчел над ней. Справа – начало бескрайней степи. По жесткому насту скребет поземка и гонит один за другим странные шары, будто огромных ежей, – это высохшие колючие кусты, которые так и называются: перекати-поле. У них очень слабый корень, потому ветер легко их сдувает по осени, и всю зиму они вот так вот бесприютно маются на степных просторах. Мне стало и тоскливо смотреть на них, и слышать их безнадежный скрежет о снежный наст.

Я утыкаюсь взглядом в мамину спину, будто в последний приют посреди безутешного степного простора.

Образ перекати-поля без корней, без руля и ветрил с тех пор преследовал меня, я часто ощущала свое с ним сходство. Может, оттого, что в детстве из-за отцовской работы мы часто переезжали с места на место, и я просто не успевала нигде «укорениться». Ни в селе, ни в городе. Пугала родных отчаянными стихами: «Злые серые люди бредут по сырым тротуарам, в горе застыли деревья, руки раскинув в стороны. Желтые свечи окон заволокло туманом, город покрылся испариной пронзительного дождя…» Но это позже. А пока мамины сапожки сочно хрустят по снегу – будто это она на кухне мелко-мелко шинкует капусту: «вжик, вжик»… И мне уютно в санках среди зимы.

Известный ученый Анатолий Мудрик ужасается, когда видит, как малыша везут в коляске спиной к мамаше, а лицом к безликой, чуждой толпе. Он считает, что неврозы ребенку в этом случае обеспечены. У него с младенчества может быть ослаблен корешок взаимосвязи с родным существом перед лицом реальности, нет посредника между ним и ею.

Не с подобного ли стихийного одиночества зарождается в человеке судьба перекати-поля? И, напротив, так понятно стремление этой судьбы избежать. Не случайно нынче появилось массовое увлечение – составление своей родословной. Люди проводят месяцы и годы в архивах и интернете, в поездках по адресам найденной родни. Зацепиться за ветви генеалогического древа, найти себя, свое место во внятной системе кровного родства – это своего рода ответ личности на вызов времени с его хаосом и распадом естественных норм человечности. Ведь на самом деле выпасть из реальности гораздо проще и страшнее, чем это можно себе представить…

Как ветру легко выхватить с корнем куст перекати-поля из скудной почвы и погнать его по произволу стихии в никуда. Труднее – сопротивляться этому напору. На то и дано человеку детство, чтобы нарастить корневую систему.