Пепел и страх. У этого человека два имени и несколько дней рождения

– Будешь Авруша! Ну, иди… Так выговаривал «Гаврюша» командир полка Балаян. О том, что когда-то его звали Колькой, мальчик и сам скоро забыл. Авруше было 12 лет, и он отчаянно хотел подвигов. Он этим просто бредил. Для подвигов было самое подходящее время – ноябрь 1941-го.

Колька-Авруша сделал все, чтобы попасть на фронт. Тем более что его отец майор Василий Горшков и два его старших брата-летчика ушли на фронт. Потом он узнал, что они погибли под Сталинградом.

А тогда Коля придумал отчаянно хитрый шаг: напросился поехать к тетке в подмосковное Ховрино – поближе к линии военных действий. Тетка работала в госпитале. Вот там-то малец, не будь дурачком, подружился с шофером санитарной машины, и тот вскоре стал брать шустрого паренька в поездки за ранеными на передовую. Однажды их машину обстреляли. Мальчишку подобрали солдаты 175-го стрелкового полка 1-й гвардейской московско-пролетарской дивизии. Фронт все ближе смыкался у самого горла Москвы. О том, чтобы вернуть парня домой, речи быть не могло. К этому времени в полку было уже два «сынка». Третьего, новоиспеченного Аврушу, сначала определили в санитарный взвод, но потом настырного пацана, как он и мечтал, взяли в разведку.

У него к этому определенно был талант. Когда немецкие войска, стоящие под Наро-Фоминском, получили крупное подкрепление боевой техники, обычной разведке ничего не удалось узнать. Тогда решили рискнуть, и к «фрицам» отправился Авруша. Все как положено: старенькое пальтишко, жалкая шапчонка, рваные чувяки и котомка за плечами. Жалостливый голос: «Дяденьки, пустите, иду к тетке!». Но к этому времени немцы уже не раз сталкивались с малолетними разведчиками. К тому же нервы ни к черту: завязли под «Москау», немилосердные морозы, солдаты ропщут. Нужен последний рывок, и столица русских будет взята. В такой обстановке хватали всех оказавшихся поблизости. Схватили и Аврушу.

Мальчика допрашивала женщина. В «СС» работали профессионалы-мясники, и появление там женщины значило одно – она еще беспощаднее мужчин. Немка хорошо знала русский. Она кричала мальчишке в лицо: «Сознавайся, волчонок, шпионил?!». Авруша, понятно, тянул свое: «Что вы, тетенька, я к тетке шел, тетка у меня там!». Немка не ударила его, она улыбнулась. А потом раскалила куски железа…

Так Авруше пришлось стать героем. Когда Николай Васильевич – тот самый Авруша 60 лет спустя – закатал передо мной штанину, я увидела следы каленого железа вокруг лодыжки – «браслет» из отметин с копеечную монету. На мгновение я почувствовала запах жареного мяса. Но и этого эсэсовке показалось мало. Помните фильм «Восхождение» Ларисы Шепитько? Там русскому солдату-мученику в возрасте и с лицом Христа фашисты выжигают звезду на груди. Взрослому мужчине. То же самое сделали с Аврушей. 12-летнему мальчику выжгли звездочку на спине. Кто сказал, что настоящие герои не плачут от боли? Просто мальчиши-кибальчиши никогда не выдают военную тайну. Авруша не выдал.

Подозрительного, хотя и несознавшегося мальчишку тогда определили под присмотр водовоза Ганса, пожилого добродушного солдата. Скорее всего он просто пожалел искалеченного пацана. Однажды, перевозя воду во время лютых русских морозов, Ганс отхлебнул из фляжки «для сугрева» и присел отдохнуть, прикрыв глаза. Авруше хватило этих мгновений, чтобы рвануть в горку, а там – и до условного места, где его ждали. Потом ему рассказали, что через 15 минут по всей территории вблизи места побега его искали автоматчики с овчарками.

В штабе Авруша доложил: 37 танков и 4 установки в чехлах. Да, наш мальчиш-кибальчиш не забыл про задание: даже отпрашиваясь «по нужде», считал в кустах фашистскую технику…

За эту «операцию» «Аврушу» Васильевича Горшкова, как он значился в документах, представили к медали «За отвагу». После этого еще несколько раз ловкий маленький разведчик выскальзывал из объятий смерти…

Сейчас Николаю Васильевичу Горшкову 72 года. Он – один из самых молодых участников Великой Отечественной, оставшихся в живых. В детстве, глядя на редкий поток ветеранов, медленно тянущихся на негнущихся старческих ногах к Вечному огню, я подумала, что через двадцать-тридцать лет никого из них уже не останется. С тех пор эта боль меня не покидает. Вместе с диким стыдом. Они никогда не видели благополучной жизни. Их победой торговали. Их кровью спекулировали и до сих пор спекулируют. Они не могут потребовать у государства возмещения морального и материального ущерба. Вместо этого они подписывают петиции с просьбой переименовать Волгоград, который появился благодаря им, в Сталинград, который был разрушен. Они уже не смогут отказаться от своей веры в «Коммунисты, вперед!» и «За Родину, за Сталина!». Слишком дорого она им далась.

Но это и моя война, хотя я родилась через 30 лет после ее окончания. Не Афган и Чечня, а Великая Отечественная. Это мое счастье, потому что меня вообще не было бы, если бы дед не выжил в той войне и не женился на бабушке. Это моя любовь, жалость и нежность, когда я в сотый раз пересматриваю как заговоренная «Белорусский вокзал» и «В бой идут одни старики». Чтобы там не говорили про анекдотичность «Семнадцати мгновений весны», я до сих пор способна влюбиться в мужчину, который позвонит мне в момент свидания Штирлица с женой.

Наконец, это мой страх и моя боль. В том, что я ненавижу войну всеми печенками, виноваты насмерть врезавшиеся в память кадры из черно-белой хроники. Горы обтянутых кожей скелетов, которые бульдозер сваливает в огромную яму, абажуры из человеческой кожи, тиски, сдавливающие черепную коробку, цветущие яблони на лоснящейся от праха земле…

Кто вам сказал, что я не знаю, что такое смерть? В детстве мне, как многим советским детям, часто снились сны про войну. Особенно мучил один и тот же кошмар.

В город входят немцы. И тишина. Почему-то весь город вымирает. Только отдельные опаздывающие школьники, и среди них я, идут на уроки. Мы идем как-то замедленно, как в кино. Ноги становятся ватными, а воздух почти осязаемо сгущается и давит на затылок. Все молчат. Мы идем мимо школы и проходим сразу на стадион. И тут мучительное напряжение взрывается чьим-то криком: «Немцы!». С оглушительным ревом мотоциклов фашисты врываются на стадион. Пространство вокруг заполняется хаосом звуков: дети орут и мечутся по стадиону, ревут мотоциклы, немцы хохочут, гоняясь за нами по стадиону и стреляя в воздух и под ноги из шмайсеров.

Я отбегаю в сторону и прорываюсь через свободный проход во внутренний школьный дворик. Там – выход в город. Еще немного – и я на свободе! Но какая-то бестолковая девчонка устремляется за мной и при этом истошно орет. И фашисты нас замечают. Один мотоциклист разворачивается за нами вслед. Теперь до выхода в город не успеть. Я бегу к подвалу, где хранятся лыжи и спортинвентарь. Но дверь в подвал оказывается запертой. Отчаянные усилия не помогают. Немец слезает с мотоцикла и не спеша направляется ко мне. Не в силах смотреть в глаза своей смерти, я отворачиваюсь лицом к двери. Я и так чувствую ее затылком. И все равно вздрагиваю от прикосновения дула автомата. В этот момент я просыпалась…

Это и моя победа. Сирень, черемуха и тюльпаны – мои любимые цветы. 9 мая я люблю больше Нового года и дня рождения…