На чтение: ≈ 8 мин.Осторожно, без суеты, всматриваюсь в лица. Взгляд скользит по рваной, уставшей от времени поверхности, угадывая новые детали и чувства…
Странно, почему Элизабет (заезжая из Парижа журналистка) выпросила для своей книги о России именно эту фотографию? Может, и правда…со стороны…
Чудо, как они подходят друг другу – Митя и Наталья: оба высокие, светлорусые, голубоглазые. На деревне про таких говорили “милокровые╩, разумея под этим особую, теплую красоту. Ни монголы, ни шляхтичи, ни французы не дошли до пошехонской глубинки. “Чистая расейская порода╩, – смеялся Дмитрий.
И смотрят на меня теперь уже из прошлого столетия два дорогих друг другу и мне человека. Вообще кто это выдумал, будто красиво любить умеют только аристократы…
Вот этой рубашкой с затейливым узором дед особенно дорожил. Наташенька сама ткала и вышивала, когда ждала его с империалистической. Вглядитесь: то линия слабая, прерывистая – за нею страх, и боль, и отчаяние; то вспыхивают яркими сильными цветами надежда и уверенность…
И он тосковал. Тосковал по ней, по дому, по земле. А потом, спустя годы, рассказывал, как в ту осень, в семнадцатом, к ним в часть приезжали разные господа. Однажды зовет приятель на митинг:
– Пойдем, Митрей, какой-то Ленин приехал!
Покурили. Подумали.
– Что проку от этой болтовни? Пошли лучше крыс в окопе стрелять.
Кабы знать, как эвон обернулось… Ну и кому я должна больше верить? Толстым учебникам и пафосным фильмам о всенародной поддержке большевистского вождя или собственному деду, не умевшему врать, да еще и так небезопасно? Это к вопросу о достоверности источников.
…Взгляд останавливается на Наталье. А “кучериха╩ ее звали, потому что отец служил кучером у местных барынь. Здоров был, красавец, одни усы чего стоили. Слух ходил, что имел роман с одной из сестер-помещиц. Что ж, может быть, может быть… Вот это платье из дорогого сукна к свадьбе дочери явно с “барского плеча╩ перешивали. А когда в восемнадцатом докатилась до деревни весть о новой власти, нашлись и свои “экспроприаторы╩: за ночь в усадьбе устроили погром – тащили все, что ни попадя. С отцом Натальи, видевшим это, удар случился – не пережил. Так и не узнал, что, пользуясь отдаленностью от центра, люди сами поочередно брали к себе в дом осиротевших барынь, оберегали. А местные ребятишки еще долго учились у них иностранным языкам…
Это что, по-вашему, рабская психология или то самое благородство и милосердие русское? Они, может, и “необразованные массы╩, а старались жить по совести, а не по резолюции.
Кстати, мне тоже “по наследству╩ досталось зеркало резное из барской усадьбы. До сих пор не могу в него смотреться: стыдно…
…А фотография не отпускает. Знакомьтесь – Мавра Ярастовна, свекровь. Семья-то старообрядческая, так что “матушка╩ хоть и позади, но и выше молодых. Этакий “профессиональный менеджер╩: все у нее, бывало, при деле. А как любила это дело! До самой смерти дед не мог равнодушно говорить о земле, называл только ласково – “землица╩.
Да, навыкам любым можно научиться, а вот любить свой труд, получать от него радость, а не только прибыль, кажется, сегодня уже и не модно. Готовы детям своим машины, квартиры давать, а давать потребность честно трудиться, испытывать счастье от собственных побед не умеем. Или не хотим? А ведь с семьи начинается.
…Только рука, крепко сжимающая плечо сына, выдает невозмутимую Ярастовну. Я знаю почему. Их было два сына: Митя у “красных╩ в пулеметчиках отвоевал. Здесь, живой. А младший, Иван, к “белым╩ метнулся. “Не уберегли!╩
Нет ничего страшнее и позорнее для страны, чем гражданская война, когда брат против брата!
Взгляд задерживается на книге в руках Дмитрия. Повсюду с нею. Когда Наташа ждала первого ребенка, он съездил в город и купил увесистый медицинский справочник: всех восьмерых детей принимал только сам, нежно и грамотно. К детской смерти тогда относились привычно – “Бог дал, Бог взял╩. Соседи, те часто одно имя давали сразу двоим-троим – “все равно не выживут╩. Только для Дмитрия каждый ребенок – дар божий, и каждому – своя судьба.
Вот Павел, родился в двадцать четвертом, в самом конце декабря. Морозы лютые, пока дошли до сельсовета, записали первым числом 1925 года. Кто знать мог, что жизнь спасли сыну? Его призвали на фронт в сорок третьем, а призыв двадцать четвертого года рождения почти никого в живых не оставил…
Как связано все, как магически переплетается: жизнь человека, судьба семьи, история государства.
Рассказывала на уроке о Романовых. Как полагается. А потом подумала, чем моя семья хуже – взяла и выложила как есть.
Вижу – шокировала своих юношей и девушек (будто они меня – нет, что дальше “второго колена╩ ничего не знают). Да еще домашнее задание – не параграф по учебнику, а с родителями поговорить?!
Правда, позже, когда обсуждали коллективизацию – на примере своих, семейных историй – девчонки даже плакали (“Попробуй удержаться, если бабуля весь вечер слезы утирала, вспоминая╩). Ну что ж, теперь вы этого так просто не забудете. По себе знаю.
Я раньше все приставала к бабушке: “Ну скажи, как ты можешь всех нас любить, столько и таких разных?╩ “Глупышка, – отвечает. – Посмотри на руки свои: разве могу я любить свой средний палец больше мизинца? Они все мои, моя сила и боль моя╩.
Вот так, просто и ясно. Вот вам и народная педагогика. С любви начинается.
Есть у психологов такой тест: спросите себя, что вы больше любите – дарить подарки или получать? Задавать бы этот вопрос абитуриентам в педагогическом – в нем профессиональная суть нашей работы.
…Бережно закрываю семейный альбом. Думаю, ненадолго…
Иногда говорят, что история ничему не учит. Но ведь и не запрещает у нее учиться! Тому, конечно, кто этого хочет.
А.АСТАФЬЕВА,
учитель истории
средней школы N 49
Ярославль
Выбор читателей
Комментарии