На чтение: ≈ 38 мин.«В 1946-м вышло Постановление ЦК «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Два урока были посвящены этой теме. Мария Сергеевна в нескольких фразах пересказала содержание документа, строго приказала выучить его наизусть, а все остальное время декламировала стихи Ахматовой. Декламировать она не умела, слова произносила сухо и четко, но мне это нравилось, так я лучше чувствовала стих и понимала: это здорово! Это настоящее! «Настоящее» было для нас главным словом, самым важным критерием. Закончив читать, Марья Сергеевна сказала: «Теперь вы убедились, что такие стихи нам совершенно чужды. Такую поэзию надо выжигать железом, а имя поэта просто забыть как ненужную вещь». А мы начали разыскивать стихи Ахматовой».
Но подобная маскировочная тактика характерна скорее для эпохи умирания большой утопии, на излете советской педагогики в 80-е годы, когда многим все стало понятно.А на этапах зарождения и пика развития советской образовательной политики творцы педагогических утопий вкладывали свои смыслы в идеологические клише спонтанно, искренне радуясь тому, как «мой труд вливается в труд моей республики» (В.Маяковский). Расплывчатость лозунгов, доминирование в стране морального пафоса, привлекательность дерзновенного плана построения земного рая – все это позволяло увязывать в сознании педагогов государственные и педагогические задачи, вкладывая в поиск путей их решения свои индивидуальные гуманистические ценности и смыслы.Расстаться с мифом о единообразии советской образовательной системы важно не только во имя научной достоверности, но и для лучшего понимания исторической памяти ныне живущих людей, чьи мировоззренческие предпочтения, политические взгляды и поведенческие реакции во многом предопределяются детскими впечатлениями, окрашивая их ментальные эмоции в соответствующие тона.В автобиографической повести писателя-диссидента В.Максимова «Прощание из ниоткуда» есть неприличный эпизод, связанный с его опытом пребывания в пионерском лагере, где, судя по всему, господствовали идеологическая дрессура и педагогическая муштра. Сбежав и затаившись от такой жизни за территорию лагеря в ближайший овраг, он с ужасом обнаруживает, что над этим оврагом справлять большую нужду пристроилась пионервожатая. И мальчик, инстинктивно выпрямляясь, отдает пионерский салют ее голой заднице. Вполне возможно, что этой ситуации не было в реальной жизни, а описанный эпизод – лишь саркастическая метафора, выражающая квинтэссенцию отношения автора к сути коммунистического воспитания. Но таковы суммарные детские впечатления. Биографические нарративы бывших воспитанников «Орленка» совсем иные, окрашенные преимущественно в радужные тона. Даже став пожилыми людьми, они время от времени собираются вместе, согревая душу общими воспоминаниями. Все решало, куда и в какие педагогические руки попадешь. Вот вам наглядное подтверждение дискурсивной омонимии, имевшей место в советскую эпоху и совершенно не изжитой в век нынешний, где по-прежнему имеет место жонглирование мифологемами.Причины возникновения «серых зон» и родовые признаки утопийТермин «серые зоны», введенный авторами книги, представляется мне чрезвычайно удачным, ибо он раскрывает суть загадочного существования островков педагогического творчества.Очевидно, что живую жизнь невозможно заключить в саркофаг, трава пробивается сквозь асфальт, а березы вырастают даже на куполах разрушенных церквей. Казалось бы, построенная на века насквозь идеологическая образовательная конструкция периодически давала трещины. В результате образовывались «серые зоны», в которые устремлялись новые творцы педагогических утопий, обретая там дополнительные степени свободы для реализации своих идей. Дискурсивная омонимия не единственная причина сбоев системы. Она сама следствие неустранимого разрыва между большой коммунистической утопией и реальностью.Невозможно бесконечно кормить людей обещаниями. Поначалу верилось в то, что «через четыре года здесь будет город-сад» (В.Маяковский). Затем сроки наступления земного рая стали отодвигаться. Тогда с целью сохранения энтузиазма масс и поддержания идеологического тонуса включаются инструменты формирования мобилизационного сознания. Они известны: Поиск и уничтожение внутренних и внешних врагов, мешающих осуществлению грандиозных планов. Океаны лести, призванные убедить сограждан, мужественно переживающих «временные» трудности, в их исключительности и преданности правому делу, победа которого осчастливит все человечество. Жесткое ограничение потока информации о реальных условиях жизни людей в других странах за пределами «осажденной крепости». Постановка соревновательных задач, мобилизующих людей на новые подвиги: «догнать и перегнать развитые страны», «ускорить научно-технический прогресс» и т. п.Увы, эти инструменты формирования мобилизационного сознания до сих пор не сданы в архив.Тем не менее наряду с идеологической возгонкой системе необходимо демонстрировать реальные практические успехи, решать конкретные социально-экономические проблемы, обеспечивать надежность оборонного щита страны, при этом не допуская институциональных изменений. Система задумана идеально, основы ее незыблемы. Это люди пока не готовы ей соответствовать. Остается подтянуть людей к системе, и тогда все срастется. Задачу подтягивания должно решать образование, флаг ему в руки. Стратегия остается неизменной, в тактике социального проектирования допускаются вольности.А как иначе? Ведь в условиях постоянной нехватки ресурсов (материальных, финансовых и кадровых) ставка делается на так называемый человеческий фактор. Упование на него требует человеческого отношения к отдельным полезным государству людям и коллективам, без которых модернизационные потуги системы обречены на провал. Раб не может ничего модернизировать, ибо для прорывных решений требуются интеллектуальная смелость и готовность брать на себя личную ответственность за принятые решения. Поэтому во имя получения результата допускаются отклонения от генеральной линии или сама эта линия перетолковывается. Так образуются «серые зоны», где при молчаливом согласии властей предержащих реализуются, как сказали бы сегодня, пилотные инновационные проекты, призванные обеспечить максимальную мобилизацию творческих возможностей людей.Примечательно, что такие проекты всегда локальны: анклавная модель модернизации при хронической нехватке ресурсов неизбежна. Но существует и другая идеологическая причина, диктующая ограничение поля творческой свободы, заставляющая выставлять вокруг него красные флажки. Тоталитарному или авторитарному государству и хочется и колется: с одной стороны, получить быстрый результат, а с другой – держать на поводке, пусть удлиненном, авторов, обеспечивших его достижение. Длина поводка определяется эмпирически, соответственно духу и букве времени.Но сущность анклавной мобилизационной модели модернизации остается неизменной. С этих позиций «шарашки» и академгородки, щекинский хозрасчетный эксперимент и Сколково, детский лагерь «Орленок» и коммунарское движение – явления одного порядка. Везде людям создаются относительно сносные условия, позволяющие решать поставленные задачи. Казалось бы, странно вести речь о человеческом отношении к ученым, работающим в «шарашке». Но сравните условия их труда с общими работами на лесоповале. Кроме того, в их распоряжение предоставляются все имеющиеся государственные ресурсы, у участников проектов появляется надежда на досрочное освобождение в случае успеха. Разумеется, иные моральные и материальные стимулы будут использоваться в академгородках в период оттепели.«Шарашка» – лишь наиболее чистая, беспримесная модель, позволяющая увидеть суть явления, понять признаки и причины возникновения «серых зон». Для тоталитарного государства они всегда подозрительны, ибо не вполне прозрачны и не во всем подконтрольны. Мало ли какие завиральные идеи могут прийти в голову отвязанным ученым и практикам за пределами их узкой профессиональной деятельности. (Пример А.Д.Сахарова наиболее яркий, но далеко не единственный.) Как уже было замечено выше, их никто и не собирается отвязывать. Но без «серых зон» не обойтись. Причины их возникновения очевидны: Сопротивление живой жизни, которую невозможно засунуть в смирительную рубашку идеологических схем. Необходимость «чудесного» решения задач, невыполнимых в рамках жесткой системы без ее коренного преобразования. Ставить под сомнение поставленные задачи не принято и небезопасно. Остается уповать на чудо, развязывая руки сказочникам, берущимся за их решение. (В конце концов, «мы рождены, чтоб сказку сделать былью».) Потребность периодически приоткрывать клапан, снижая избыточное общественное напряжение, предотвращая системные кризисы или смягчая их последствия. Модернизационные потуги, без которых невозможно обеспечить самосохранение системы в условиях мировой конкуренции.На каждом конкретном этапе развития доминирует та или иная причина, побуждающая допускать существование «серых зон», в рамках которых реализуются малые утопии, но их родовые признаки остаются неизменными: Локальный характер деятельности, ограниченной по времени. (Мавр сделал свое дело – мавр должен умереть.) Увеличение степеней свободы исполнителей для достижения ими наилучших результатов. (Своего рода идеологический офшор.) Сохранение форм прямого или опосредованного контроля над авторами утопий, которым нельзя позволять слишком далеко отклоняться от главного идеологического дискурса.Парадоксы социального и педагогического проектированияОдин из любопытных сюжетов книги посвящен деятельности недооцененного у нас наркома просвещения РСФСР А.Г.Калашникова, занимавшего свой высокий пост краткий период времени с апреля 1946 по 1948 год. (Статью о министрах просвещения подготовила Мария Майофис.) Прямо скажем, не самая вегетарианская эпоха, совсем не располагающая к проведению образовательных реформ гуманистического толка. Государственный каток утюжит вся живое, приближается эра расправы с генетикой и кибернетикой, вскоре наберет обороты дело врачей-отравителей, по сути, антисемитская кампания борьбы с космополитизмом. Все это уже витает в воздухе. Но в этой сгущающейся атмосфере коллегия Наркомпроса последовательно рассматривает вопросы улучшения подготовки педагогов и преодоления второгодничества. Опрошенные министром учителя в один голос говорят о том, что надо не бороться с второгодничеством, а предупреждать неуспеваемость. А в речи министра вслед за требованием внимательного изучения ребенка появляются термины «дифференцированный подход» и «индивидуальный подход», звучат слова о любви учителя к ученику, внимания и заботливости к детям.Достаточно представить себе реальное положение дел в послевоенной школе: нехватка школьных помещений и педагогических кадров, четырнадцатилетние ученики-переростки, которых учила моя мама учительница в первом классе наряду с семилетками, чтобы понять, почему министр переносит акцент с недостатка материальных ресурсов и объективных социальных причин второгодничества на квалификацию и методы работы учителя. Иными словами, делается попытка психологизации педагогического подхода к ребенку в условиях полного изгнания практической консультативной психологии из школы. Вам это ничего не напоминает?Но что с того, зато в открытую им «серую зону» немедленно устремляются талантливые педагоги и психологи, обогатившие теорию и практику советской педагогики. Плодами их разработок мы пользуемся по сей день.Другой парадокс, относящийся уже ко времени хрущевской оттепели. Время переломилось, все вокруг дышит переменами, уцелевшие зеки возвращаются из лагерей, идеологический тренд – борьба с культом личности, возвращение к ленинским нормам партийной жизни. Страна, устремленная в будущее, демонстрирует невиданные научно-технические достижения: запуск искусственного спутника, первая в мире атомная электростанция… Многие искренне верят в то, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. В литературе и кинематографе ведущим течением становится «новая искренность». На этой оттепельной волне возникает коммунарское движение. Коммунары в красных галстуках, маршируя по улицам Ленинграда, скандируют речовку: «Да здравствует наука, да здравствует прогресс и мудрая политика ЦК КПСС!» Ироническая коннотация здесь начисто отсутствует (она придет позже), коммунары искренне верят в научно-технический прогресс и всей душой поддерживают курс партии на обновление жизни, реализовать который мешают ретрограды и формалисты, утратившие святостное отношение к революционным идеалам. Комсомольская богиня, комиссары в пыльных шлемах, воспетые Б.Окуджавой, для них идеал для подражания, равно как и первые, зарождавшиеся в 20-е годы пионерские отряды.Откуда им знать, что любимыми забавами юных ленинцев были погромы штабов русских скаутов, с которых хитроумные взрослые скалькировали буквально все: формы самоорганизации, символику, ритуалы, наполнив их коммунистическим содержанием. Сравните скаутское приветствие: «Будь готов! – Всегда готов!», за которым стояли слова скаутского гимна 1915 года: «Твердо верь, что с Богом ты силен», с пионерским салютом: «К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы! – Всегда готовы!»Пока же коммунарская романтика безраздельно овладевает душами детей и взрослых. Дети, воспитанные в этой стилистике, отказываются снимать красные галстуки даже дома (это же предательство), а взрослые девушки-вожатые идут в них в загс. Чуть было не написал под венец, но вовремя опомнился. Это сегодня творцы обновленных, перелицованных по эклектическим лекалам пионерских проектов умудряются как-то совмещать марксистскую и религиозную идеологию. Те были беспримесными верующими атеистами, ощущавшими себя едва ли не апостолами грядущего коммунистического царства, потому и старались изо всех сил воплощать в реальной обыденной жизни высокие идеалы – немедленно, здесь и сейчас.На том и споткнулась очередная педагогическая утопия, просуществовав недолго. И это при том, что никакой диссидентской контрабанды коммунарское движение не несло, угрозы общественно-политическому строю не представляло. Плоть от плоти «наши», организаторам современных прокремлевских молодежных движений остается лишь позавидовать. Настоящие советские патриоты, а не пришлись ко двору. Почему?На этот вопрос существуют как общие, так и конкретные ответы. Начнем с общих. Оттепели пришли на смену заморозки. Танки на улицах Праги убили иллюзию о социализме с человеческим лицом. Авторитарное государство в который раз натянуло идеологический поводок. Оно всегда с подозрением относится к спонтанному, неконтролируемому активизму, будь то коммунары или волонтеры, справедливо подозревая, что из этих побегов, хотя они и не замышляют побег из системы, со временем может вырасти полноценное гражданское общество. Казалось бы, ответ на вопрос о гибели очередной педагогической утопии очевиден и лежит в привычной плоскости исторического анализа педагогического явления. Но он совершенно не проясняет глубинную природу конфликта. Авторы не довольствуются «плоским» ответом и идут вглубь, привлекая к анализу инструменты психолингвистики.Идеологическая диглоссияПопутно замечу: к несомненным достоинствам книги следует отнести междисциплинарный подход, позволяющий при исследовании сложных явлении использовать разнообразные инструменты всех наук о человеке. Это существенно затрудняет восприятие книги неподготовленным читателем, но зато делает его зрение стереоскопическим.«Диглоссия» – термин лингвистический, используемый для описания языковой ситуации. При диглоссии два языка существуют параллельно, и человек в разных ситуациях обращается к разным языкам, полагая, что пользуется одним и тем же. Это явление имеет глубочайшие корни. Так, например, в сакральной сфере используется церковнославянский язык, в описании земных устроений – русский. Разные языки жестко закреплены за разными сферами. При богослужении русский язык невозможен, ибо при видимом опрощении и общедоступности текстов исчезает таинство общения с Всевышним.Коммунистическая квазирелигия породила своеобразную идеологическую диглоссию. Публичная и приватная жизнь в СССР подчинялись взаимоисключающим нормам, которые в равной мере принимались обществом. Соответственно один «сакральный» язык применялся для обсуждения идеалов в официальной печати, на партийных и комсомольских собраниях, другой отражал поведение людей в реальной жизни.Коммунарское движение выглядело как ультрасоветское, но их практика отличалась от ритуалов советской школы. Психологически в пределах коммуны ее члены жили в ином мире, отличавшемся от остального советского общества, ощущая себя вестниками уже наступившего коммунизма. Тем самым они подрывали порядок, поскольку воспринимали официальные лозунги всерьез. Высокими принципами коммунары пытались руководствоваться в повседневной жизни. Именно в этом глубинная причина конфликта. Неснимаемый красный галстук на шее невесты еще мог сойти за милое чудачество.Но их учили свободно, прямо в глаза высказывать свое мнение, невзирая на возраст, социальный статус оппонента и окружающую обстановку. Вот они и резали правду-матку педагогам, директорам школ, партийным и комсомольским функционерам. Наученные горьким опытом войны и скудной послевоенной жизни, их родители после работы выстаивали в длинных очередях за дефицитными продуктами (а что тогда было не дефицитно?), стремясь добыть лучший кусок для своих детей, но не встречали в их глазах благодарности. Вместо признательности – гневные обвинения в мещанстве, вещизме и бездуховности. Мы с горящими сердцами стремимся жить для людей, у нас «все дела творческие, иначе зачем?», а вы путаетесь под ногами с селедкой, колбасой и прочим вздором. К тому же родители не понимали эти вечные поиски экстремальных ситуаций, когда из летних лагерей их дети возвращались исхудавшими, с руками, покрытыми цыпками. Конфликт с окружающей жизнью был неизбежен, ибо столкнулись две модели жизни: утопическая и повседневная. В отличие от диссидентов коммунары не понимали, что существует разрыв между идеологией и повседневными практиками и что язык советской идеологии не был рассчитан на использование в повседневной жизни. За что и пострадали в итоге.Из личных контактов знаю, как по-разному сложилась их дальнейшая жизнь и судьба. Одни, испытав на себе и пережив как драму практику двойных стандартов, ушли в ниспровергатели системы. Другие стали активными «прорабами перестройки», чтобы вскоре пережить еще одно горькое разочарование от ее провала. Третьи, напоенные романтическими воспоминаниями юности, до сих пор идеализируют все советское, но все вместе с увлажненным взором поют: «Мы оставим на память в палатках эти песни для новых орлят».Они и вправду как дети, не преодолевшие трудности взросления, связанные с тем, что в реальном (не важно, в каком – авторитарном или демократическом) обществе слишком много ценностных систем, противоречащих друг другу. Сегодня их неизмеримо больше, нежели в эпоху оттепели: религиозные и позитивистские, консервативные и демократические, общечеловеческие и национальные.Рано или поздно любой педагог вне зависимости от временного и социально-политического контекста встает перед этой дилеммой: как преодолеть зазор между правилами и ценностями, внушаемыми в детстве, и их корректировкой при столкновении с большим миром. Об этом, как помните, со всей определенностью высказался Я.Корчак. Увы, «мир уродлив и люди грустны» (американский поэт Уоллес Стивенс). Вечная педагогическая проблема: как одновременно учить детей говорить правду и вводить их в мир, полный лжи и противоречий. Универсальных рецептов нет.С этой точки зрения любая педагогическая система утопична по сути, ибо пытается решить открытые вопросы, не имеющие окончательного решения. Здесь каждый выбирает для себя. Важно лишь не заноситься, приняв душой совет мудрого Я.Корчака, в равной мере относящийся и к взрослым, и к детям: «Есть разные истины. Твоя, моя, его. Наши истины неодинаковы вчера и сегодня. А завтра твоя и моя истины будут другими». При таком настрое престаешь располагать людей и детей на шкале «свой – чужой».Что до поседевших воспитанников коммунарcкого движения, то из личных контактов с ними выношу ощущение, что большинство из тех, кого я знаю, глубоко порядочные люди вне зависимости от их ценностных и политических предпочтений. Несмотря ни на что, педагогическая утопия залила свет в их души. А прививка творчества, полученная в юности, до сих пор позволяет украшать свою жизнь и реализовывать себя преимущественно в хобби и занятиях с внуками, возраст есть возраст.Беспощадным крепким задним умом критикам этой утопии рекомендую ознакомиться с убийственными данными социологов, отражающими сегодняшнее состояние умов молодых людей.По данным ВЦИОМ, 57% респондентов не признают никаких героев. У нынешнего поколения вообще беда с идеалами. Для них важнее материальные ценности (76%), они ленивы (54%) и безразличны к Родине (44%). За последние 10 лет число молодых россиян, не принимающих никаких кумиров, увеличилось на 48%. Доклад Комитета гражданских инициатив, с которым сотрудничают серьезные, не ангажированные социологи, «О молодежной политике как национальной системе воспитания профессиональных кадров» вызывает у меня доверие. Вот его основная мысль: «Сложившаяся среда производит для России не трудолюбивых рабочих и увлеченных интеллектуалов, а амбициозных приживал, мечтающих о теплом месте в муниципальной или государственной системе, оправдывающих собственный профессиональный примитивизм лояльностью. Вместо мультизадачных идеалистов общество получает пассивных выскочек с завышенной самооценкой». Звучит как приговор, после которого отпадает желание высокомерно оценивать педагогические утопии прошлого. Как утверждают социологи, у современных молодых людей почти не осталось «значимых взрослых». У коммунаров, несмотря на несбывшиеся надежды, они были. И потому близкие мне люди преклонного возраста до сих пор навещают своих одряхлевших вожатых.Красный галстук на украинской вышиванке: парадоксы В.А.СухомлинскогоМетафора, положенная в название, пришла из воспоминаний детства. Мамина сестра привезла в подарок из Харькова собственноручно вышитую украинскую рубашку. Накануне меня только что приняли в пионеры. Облачившись в подарок, я повязал поверх стоячего воротничка пионерский галстук, одновременно завязав кисточки шнурочка, и рванул на улицу. Убедить меня в явном диссонансе такого сочетания не смогли ни мама, ни тетя. Обе были учительницами.О творчестве В.А.Сухомлинского написаны горы достойных книг. Да и сам Василий Александрович, обладая несомненным литературным даром, оставил после себя целое собрание сочинений. Он икона советской гуманистической педагогики, но в то же самое время один из самых загадочных педагогических утопистов недавнего советского прошлого, к которому накопилось немало вопросов.В чем загадка Сухомлинского? Кто он по своим взглядам и мировоззрению? Почему, как я смог непосредственно убедиться на международной конференции в Нанкине, он культовая педагогическая фигура именно в КНР? Ответы на эти и другие вопросы мы отчасти получаем в этой книге, где идет обсуждение проблем, на мой взгляд, далеко выходящих за рамки цехового интереса историков педагогики. Именно сегодня, когда в поисках национальной и гражданской идентичности стараниями политиков мы поставлены на грань войны, фигура советского украинского педагога Сухомлинского требует детального, а не агиографического рассмотрения.Кем же был на самом деле писатель, сказочник и педагог, автор утопии под названием «Павлышская школа»? Гуманистом, контрабандно внедряющим общечеловеческие ценности в тоталитарную школу, или искренним советским патриотом? Скрытым христианином или правоверным атеистом? Пролетарским интернационалистом или тайным умеренным националистом? Почвенником или прогрессистом?Поразительная вещь: скрупулезный мировоззренческий анализ его разнообразных текстов, включая записные книжки последних лет жизни, проделанный в книге, свидетельствует о том, что он был всем сразу.Гуманист? Безусловно. Идея «школы без наказаний», установка на субъект воспитания: непосредственное влияние на душу ребенка, разговор с ним от сердца к сердцу, как на исповеди, которая предполагает таинство общения и уникальные личные переживания. Тут уже не абстрактным гуманизмом веет, а либеральным христианством. Не случайно враги за глаза называли его попом. В то же время в своих статях он ратует за внутреннюю, а не показную убежденность в правде коммунизма.Советский патриот, публикующий в «Литературной газете» статью о важности искреннего патриотизма и опасности «показушничества» в деле его воспитания? Статья опубликована в августе 1968 года, когда танки идут по Праге, в том самом номере, который открывается ритуальными воззваниями советских писателей и общественных деятелей в поддержку ввода войск в Чехословакию.Но в то же время он принципиальный противник концепции двуязычия: «Два родных языка – это так же нелепо, как если бы мы пытались представить, что одного ребенка родили две матери. У ребенка мать одна – Родная. До смерти. До последнего вздоха». Свои сказки и притчи для детей В.А.Сухомлинский всегда писал на украинском языке. Поэтому сегодня есть повод представить его махровым «западенцем».Одни считали его «деревенщиком», чья педагогика опирается на поэтику национальной, народной стихии, мощными корнями врастает в жизнь и почву. Другие видели прогрессивного интеллигента с вполне сциентистским мировоззрением. Как и почему эти абсолютно разные мировоззренческие векторы уживались в сознании этого неординарного человека? Ответ на этот трудный многоаспектный вопрос пытаются найти авторы книги. Думаю, что по судьбе и текстам В.А.Сухомлинского можно проследить эволюцию сознания советского интеллигента.Политработник в годы Великой Отечественной войны. Из тех, кто не прятался за чужие спины, давая команду: «Коммунисты, вперед!» Идеалист, получивший глоток свободы в период оттепели. Но именно тогда у части интеллигенции обозначился поворот к национальным ценностям, разумеется, без нарушения официальных установок о «дружбе народов». Его союзно-республиканская двойственность очевидна, равно как и у Ш.А.Амонашвили.Творческий, думающий человек менялся, не может не меняться, и было бы странно и несправедливо его за это упрекать. Тем более обвинять в приспособленчестве. Искренние тексты тому доказательство. Не зря авторы книги подчеркивают оксюморонный эффект его работ: сквозь казенные штампы и советскую риторику просвечивают подлинные педагогические ценности и смыслы.Именно эта искренность на всех этапах и векторах развития превратила В.А.Сухомлинского, особенно посмертно, в фигуру консенсуса. Авторы книги справедливо отмечают, что он оказался «своим» для умеренных националистов И.Драч и О.Гончар, для атеистических гуманистов-универсалов, как Э.Ильенков, для «сталиниста с моральным уклоном» высокого партийного функционера Косолапова и для поборников социальной автономизации школы и уменьшения идеологического диктата в педагогике, как С.Соловейчик. В оценке иной творческой личности столь разные люди не смогли бы проявить такое единодушие.Думаю, что особое почитание В.А.Сухомлинского в КНР связано в первую очередь с этим по-своему уникальным явлением, поскольку китайский путь развития – это попытка реализовать бухаринскую модель социализма на национальной почве, где коммунистическая идеология сосуществует с буддизмом, конфуцианством и даосизмом, а партийное руководство уживается с рыночной экономикой. Такой вот причудливый консенсус.________________* «Острова утопии: педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940-1980-е)» (под ред. М.Майофис, П.Сафронова, И.Кукулина. М.: Новое литературное обозрение, 2014 (в печати). Окончание следуетЕвгений ЯМБУРГ, действительный член РАО, доктор педагогических наук, директор центра образования №109, Москва
Выбор читателей
Комментарии