Педагогика – не наука, а искусство

Продолжение. Начало в №42-52 за 2020 год и в №1-3, 5, 6 за 2021 год

Фридрих Ницше писал о наличии у государства двух средств удержания народа в зависимости и повиновении: «Более грубое – войско, более тонкое – школы». С этим утверждением не только соглашались многие ученые, его прочно усвоили и вожди. Последний германский император Вильгельм II, например, в указе от 1 мая 1899 г. писал: «Уже давно я занят мыслью использовать школу для борьбы с распространением коммунистических идей». А вот другое высказывание: «Отрицая старую школу, мы поставили себе задачей добиться настоящего коммунистического образования». Это уже Ленин. Один уничтожал коммунистические идеи, другой – возрождал, и каждый делал это через школу, расшатывая принципы и меняя содержание образования, требуя от педагогики очередного научного предательства.

Для понимания причин притяжения государства к педагогике и образованию в целом надо обнажить его мотивацию. Зададимся такой целью и вначале спросим: волнует ли государство, как преподают в школах химию, в техникумах – черчение, в университетах – сопромат? Ответ: не припомнить случая, чтобы образовательное министерство всерьез взволновалось содержанием таких предметов, они отданы на откуп специалистам. Теперь спросим об истории, обществознании, педагогике и, обращаясь к прошлому, вспомним перманентные дискуссии специалистов и министерства по их содержанию. Здесь ученым позволяют лишь собирать факты, их интерпретацию берет на себя государство. Отсюда первая гипотеза: государство интересует не содержание образования, а лишь его часть – гуманитарные предметы, влияющие на мировоззрение подрастающего поколения.

«Педагогика – наука на три четверти общественная, и поэтому никак от нее нельзя отделить жгучие проблемы политики», – утверждала Надежда Крупская. Сделаем частное замечание: вообще-то педагогика на 100% наука общественная, так как работает на будущее общества, как и история, осмысливающая пройденный обществом путь. Теперь отметим и главное – использованное Крупской ключевое слово «наука» опровергает ее же утверждение. Если вы называете педагогику наукой, надо логически признать ее право развиваться вне зависимости от «жгучей политики», которая нередко сгорает до пепелища в отличие от бессмертной науки. Правда, революционеры редко следуют логике.

Нарочито усложним проблему и вспомним сказанное в 1862 году Львом Толстым: «Не существует никакой науки образования и воспитания – педагогики». Добавим прозвучавшее спустя пять лет еще более категоричное заявление учителя русских учителей, как называли Константина Ушинского: «Педагогика – не наука, а искусство». Многие ученые и педагоги ломали головы над этими высказываниями и, ослепленные историческим величием классиков, ограничивали свои исследования поиском новой дидактики, но не педагогики. Возможно, во времена подобных утверждений классиков педагогика еще не обрела форму науки, находилась в фазе перехода от единичного, что характерно для искусства, к систематизированному знанию, что характерно для науки. Вспомним, педагогика и начиналась с образцов единичного искусства (диалоги Сократа с учениками), но примерно с Яна Коменского переходит в форму обобщенного исследования как предтечи научного знания. Именно такую оговорку делает более поздний Толстой – «ее первое основание еще не положено». Ему же принадлежит осторожное высказывание – «так называемая наука педагогика», где он все же признает ее наукой.

Еще важнее для исследования научного содержания педагогики утверждение Толстого «воспитание не есть предмет педагогики», чем он свел образование до обучения, выбивая из-под школы воспитательную функцию, в основе которой всегда лежит политика. Отсюда вторая гипотеза: если изъять из образования заявленную сегодня в Законе «Об образовании в РФ» функцию воспитания, интерес государства к образованию угаснет, а педагогика сможет вернуть себе статус независимой от «жгучей политики» науки.

Принять такое непросто, учитывая давно и накрепко вбитые в нас догмы: «педагогика – марксистская наука» (Луначарский), «учитель – представитель государственной власти» (Крупская), «педагогика – служебное средство политики» (Пинкевич), «народное образование – рычаг проведения идеологии» (Калашников). Знаю немало коллег-ученых, и сегодня исповедующих такую доктрину. Член-корреспондент РАО, директор (теперь уже бывший) НИИ стратегии образования Светлана Иванова считает: «Большое значение для определения задач и целей педагогической практики имеет политика». Конечно, политика оказывает влияние на педагогику, но чем в большей степени это происходит, тем в меньшей степени педагогика остается наукой.

Когда-то на педагогику решающее влияние оказывала религиозная идеология. Но после Октябрьской революции 1917 года Крупская твердо заявила: «На место старой религии мы ставим новую религию – коммунизм». Идеологическую установку образования закрепил Владимир Ленин: «Во всякой школе самое важное – идейно-политическое направление». Ее поняли не сразу и не все. Член коллегии Народного комиссариата просвещения Виктор Шульгин в сборнике «Проблемы научной педагогики», изданном в 1924 году, задавался вопросом: «И все же, и все же, что же такое в конце концов педагогика?» Разъяснение, и довольно жесткое, он получил от наркома просвещения Анатолия Луначарского: «Марксистская наука, насыщенная социалистическим духом».

Следующее поколение ученых такие наивные вопросы уже не задавало, ленинская установка безупречно действовала многие десятилетия. Историческая миссия образования – обучение основам наук – снова была подмята задачей воспитания, на этот раз коммунистического. В 30‑х годах профессор Альберт Пинкевич объявляет: «Педагогика – партийная наука». В 40‑х годах министр просвещения РСФСР Алексей Калашников берет самую высокую ноту и определяет педагогику как науку, которая «открыто связывается с политикой, становясь государственной педагогикой». С большевистской прямотой министр требует от ученых теоретического обоснования политической функции педагогики, реализуемой через воспитание.

Указания принимаются к исполнению: в 70‑х годах член-кор­рес­пон­дент АПН Михаил Данилов в учебном пособии «Дидактика средней школы» провозглашает закон единства обучения и воспитания, названный основным законом дидактики (отсюда он прямиком и без критического осмысления пришел в действующий ныне закон). Там же академики Михаил Скаткин и Исаак Лернер обосновали необходимость «отбора учебных предметов для включения в учебный план общеобразовательной школы в соответствии с целями коммунистического воспитания». Академик Володар Краевский, отвечая на вопрос, какие качества должен воспитать в себе учитель, на первое место поставил марксистское мировоззрение. Не хочется, чтобы поименные упоминания названных выше уважаемых ученых звучали им только упреком, они творили под мощным политическим прессом, способным расплющить несогласных. Но ведь так было. Было, но сегодня решительно отброшено как пример недопустимости погружения образования в очередную государственную идеологию.

«Определение, чему и как учить в школах, – утверждал Петр Каптерев, – должно зависеть от школ и педагогов, а не от государства. Педагогика исходит из того, что задача школы есть научное образование, и она не делит ее ни с каким другим институтом общественной жизни». Казалось бы, обратное утверждал Альберт Пинкевич: «Школы, как элементарные, так и высшие, никогда не были, да никогда и не будут, пока существует государство, вне политики». Но оба правы: первый потому, что верно изложил историческую миссию образования – обучение основам наук, второй потому, что российское общество еще так и не сумело создать подлинно демократическое государство, в котором научная педагогика может свободно развиваться, а образование уйти из-под гнета идеологии.

Ушинский был прав для своего времени, определяя педагогику как искусство. Увы, его оценка применима для педагогики и сегодня. В сентябре 2020 года президент духовно близкой нам Республики Беларусь Александр Лукашенко в ответ на участие педагогов в общественных протестах заявил: «В школах не должно быть учителей, которые не хотят следовать принципам государственной идеологии». В России так вслух не говорится, но явно подразумевается и даже просматривается в законе, недавно усилившем в образовании функцию воспитания. Подобно Вильгельму II и Ленину, школу продолжают использовать для навязывания идеологии, в том числе государственной, запрещенной Конституцией России (ст. 13).

Министр просвещения Сергей Кравцов под впечатлением жестко востребованного пандемией перехода на удаленные формы обучения сделал важное заявление: «Мы находимся на пороге создания новой дидактики». Замечание верное, но неполное. Не дидактики, а педагогики. И не создания, а возврата к ее научному статусу. Это неизбежно, вопрос в сроках.

Либо мы возвращаемся к описанной в трудах классиков педагогике, способной передать учащимся основы научных знаний, либо мы продолжаем погружаться в архаизм государственной педагогики и подменять научные основы образования искусством политического манипулирования. Как это вынуждали делать педагогику полтора века назад, во времена Ушинского.

Игорь СМИРНОВ, доктор философских наук, член-корреспондент РАО

Читайте в следующем номере очерк Игоря Смирнова «Поворот не туда. Три семантические ошибки Закона «Об образовании в РФ»